Мастер икебаны - читать онлайн книгу. Автор: Суджата Масси cтр.№ 44

Черт бы побрал мою тетку. Тоже мне гений чистоты. Я сунула листочек с хайку в карман плаща — единственное безопасное место в этом доме, судя по всему, и вышла на улицу. Я брела куда-то, почти бессознательно, по дороге, ведущей через кладбище Янаки, обсаженной вишневыми деревьями, по длинной дороге к моему любимому храму.

Небо наливалось дождем, но мне не хотелось заходить внутрь. Правда, мой спокойный садик возле храмовых ворот выглядел сегодня из рук вон плохо. Пожухлые вишневые лепестки, пустые бутылки из-под саке, пластиковые коробки из-под суши. Я присела на скамейку, вынула бумажки из кармана плаща и развернула. Первой оказалась записка с хайку, второй — листовка группы «Народ против цветов-убийц», которую сунул мне Че возле универмага «Мицутан», напечатанная на трех языках, причем английский вариант был на редкость убедителен.

Колумбия — второй по величине мировой поставщик живых цветов, государство, где на плантациях работают в основном молодые женщины. Цветы обильно опрыскиваются пестицидами, содержащими такие отравляющие вещества, как метилбромид, эндосульфан и парафион, запрещенные в большинстве стран.

Мало того, во время распыления пестицидов работницы в теплицах получают только маски и перчатки, в результате чего многие женщины падают в обморок, заболевают экземой, получают осложнения в виде неврологических болезней и поражений дыхательных путей. У беременных работниц часто случаются выкидыши, рождаются недоношенные дети или дети с врожденными дефектами. Согласно результатам исследований, проведенных среди женщин, работающих на гавайских цветочных плантациях, пестициды также являются стимуляторами онкологических заболеваний, в частности рака груди. Поскольку колумбийские законы предусматривают ответственность за использование пестицидов, активисты охраны окружающей среды заявили протест правительству, пытаясь заставить фермеров соблюдать правила безопасности труда. Но так называемые инспекторы здоровья с трудом проникают на частные территории цветочных плантаций, хозяева последних просто-напросто запрещают какую бы то ни было проверку своих владений.

Я закрыла глаза, пытаясь представить себя на месте колумбийской работницы, срезающей цветы в химическом тумане, в гадких испарениях, ради того, чтобы за океаном другая женщина смогла украсить свой стол искусно подобранными веточками в стильной низенькой вазе.

Этим колумбийкам лет по тридцать, как и мне, но им меньше повезло. От горсточки муравьиного яда мне стало смертельно худо — что же тогда говорить о ядовитом облаке, в котором они простаивают целыми днями?

Среднего возраста парочка приблизилась к храмовому фонтанчику, чтобы омыть руки в бегущей воде, перед тем как войти — символическое очищение перед молитвой, — и мысли мои невольно переключились на другое.

Деньги вот так же, как эта вода, пробегают сквозь мои пальцы, не задерживаясь ни на минуту. С тех пор как я продала позолоченную ширму тому антиквару из Киото, мне не удалось провернуть ни одной мало-мальски приличной сделки. Вместо этого я изрядно потратилась на огромный букет из «Волшебного леса» и розовый сюибан из «Антиквариата Исиды». Если дальше все пойдет в таком духе, то скоро мне придется питаться одним рисом и хранить в сюибане неоплаченные счета за свет и за воду.

Что-то знакомое мелькнуло в фигуре женщины, сполоснувшей руки для молитвы и теперь застывшей в нескольких метрах от храмового здания — деревянной постройки, чьи распахнутые двери открывали взгляду бронзовую статую Будды. Приглядевшись, я узнала ее пальто цвета лаванды.

Тетя Норие! Рядом с ней стоял мужчина с чемоданом, склонивший голову так низко, что можно было видеть намечающуюся лысину на его макушке, такую же, как у моего отца. Это был не кто иной, как мой дядя Хироси, вернувшийся из Осаки. Эти двое только что встретились и, не успев завезти дядин багаж ко мне домой, сразу направились в кумирню — помолиться. Они прошли к дверям храма мимо моей скамейки, не заметив меня, укрытую склоненными вишневыми ветками, и я не стала окликать их, подумав, что после долгой разлуки им хочется побыть вдвоем. Тетя Норие закончила молитву, бросила горсть монет в деревянный ящик для пожертвований и обернулась, наверное почувствовав мой взгляд. Охнув, она произнесла мое имя. Дядя Хироси тоже обернулся и поклонился мне, но не в пояс, как предписывает формальный этикет, а по-родственному — слегка склонив голову.

— Добро пожаловать домой, дядюшка. Так приятно снова вас увидеть. — Мое приветствие прозвучало довольно сухо, но я чувствовала себя немного неловко, встретив его здесь, на кладбище, после двухлетней разлуки. Пребывание в Осаке, вдали от семьи, не пошло ему на пользу: он погрузнел, погрустнел, на лице застыло скорбное выражение... Короче говоря, он выглядел таким усталым и некрасивым, что я невольно подумала: каково тете Норие вспоминать свою борьбу за молодого Хироси во времена их далекой юности.

— Какой хороший знак — моя племянница под сенью вишен в цвету. — Голос дяди Хироси тоже напоминал отцовский, такой же сочный и глубокий. Да и манера говорить — тихо, выдерживая длинные паузы — выдавала в них братьев, несмотря на то, что отец говорил по-английски. Во всяком случае со мной.

Я поторопилась объяснить тете свое присутствие здесь, чтобы она, не дай бог, не подумала, что я за ней слежу.

— Не правда ли, замечательное место? Я иногда прихожу сюда позавтракать.

— Так ты здесь завтракала? — Тетя Норие с неодобрением оглядела разбросанные по поляне пластиковые обертки и кожуру.

— Нет! Это осталось от вечеринки созерцателей вишневого цвета, я полагаю.

— Ужас-ужас! Так замусорить священное место! Этим созерцателям уже не хватает городских улиц! Давайте-ка наведем здесь порядок.

Единственная урна для мусора в скверике была, разумеется, забита до отказа. Здесь могли бы поставить еще парочку, но неписаное правило гласило: каждый забирает свой мусор с собой. Правда, поскольку это правило соблюдалось далеко не всеми, нам с тетей Норие и дядей Хироси пришлось изрядно потрудиться. Собрав препротивнейшую кучу объедков, мы сложили ее в пластиковый мешок и водрузили на груду похожего мусора, давно переполнившую контейнер во дворике за моим домом. Дяде Хироси пришлось несладко: мешок оказался тяжелым, а все мужчины Симура, как я знала, отличаются слабой спиной и хрупким позвоночником. Зато и он, и тетя выглядели такими довольными, как будто разгребли авгиевы конюшни по всему Токио.

— Уходя, оставляй порядок, даже если его не было, когда ты пришел, — поучительно произнесла тетя. — Это должно стать твоим кредо, Рей, детка.

— Да уж. Вы это умеете делать, как никто другой! — заметила я, думая о порядке, который тетя навела в моем погребке, и о пропавшем письме с японскими стихами.

Мы подошли к моей двери, оставили обувь на пороге и, зайдя в квартиру, первым делом тщательно вымыли руки. Затем я поставила чайник и предложила гостям рисовые крекеры.

— Очень милая квартирка, Рей, детка, — огляделся дядя Хироси. — Ты сама ее нашла или кто-нибудь помог?