Его охватило возбуждение. Почти нежно — что было совсем ему
несвойственно — поцеловав возлюбленного, он встал с постели и босиком по
холодному полу прошел через всю комнату к своему письменному столу, в ящике
которого нашел миниатюрный портрет овальной формы, обрамленный золотой
филигранью. Сейчас, в темноте, изображения было не разглядеть. Немноо
заколебавшись, Гвидо глянул на смутный силуэт у своей постели.
Потом подошел и вложил миниатюру в руки Тонио.
— Она дала это мне несколько дней назад и попросила
передать тебе, — признался он, сам не ожидая, что вручение этого
маленького подарка доставит ему такое удовольствие.
Тонио всматривался в портрет. Волосы, высвобожденные из-под
ленты, падали ему на лицо.
— Как верно она тебя изобразила, да? А главное, по
памяти. Абсолютно! — Гвидо покачал головой.
Он смотрел вниз на этот маленький портрет: белое лицо,
черные глаза. Миниатюра была похожа на белое пламя, горящее на раскрытой ладони
Тонио.
— Она будет сердиться на меня, — сказал
Гвидо, — за то, что я о нем забыл.
На самом деле он о нем не забыл. Он просто ждал удобного
случая, такого, как сейчас, тихого и спокойного момента, и теперь сам не
понимал, почему это принесло ему такое удовлетворение.
— А как она вообще? — прошептал Тонио. Почти
беззвучно, словно втянул звук в себя вместо того, чтобы его выдохнуть. —
Живет одна в Риме, пишет портреты...
— О, она пользуется большим успехом, — улыбнулся
Гвидо. — Хотя в последнее время, полагаю, слишком много времени проводит в
театре.
Гвидо увидел, как Тонио снова опустил взгляд на портрет.
Во время каждого выхода на аплодисменты Тонио смотрел на
ложу Кристины и низко кланялся художнице со свойственной ему грацией. А она,
перегнувшись через перила, улыбалась ему и бурно аплодировала.
— Но как же она живет? — упрямствовал
Тонио. — Неужели никто за ней не присматривает? Неужели графиня не... Я
имею в виду...
Гвидо выждал секунду, а потом медленно повернулся и
направился к своему письменному столу. Там он сел и стал смотреть в окно, на
просветлевшее небо. Звезды исчезли, и в просвете облаков показались первые лучи
зимнего солнца.
— Неужели у нее нет родственников, которые заботились
бы о ней? — шептал Тонио. — И что бы они подумали, если бы узнали,
что она послала такой подарок человеку, который...
И он снова замолчал, держа миниатюру перед собой обеими
руками, как нечто ужасно хрупкое.
Гвидо не смог сдержать улыбку.
— Тонио, — мягко сказал он. — Она свободная
молодая женщина и живет своей жизнью, как мы живем своей. — И, еще более
смягчив тон, спросил: — Что, я снова должен выступить в роли свахи?
Часть шестая
Глава 1
После последнего выхода на поклоны Тонио продрался в
гримерную сквозь готовую его растерзать толпу поклонников и, велев синьоре
Бьянке с вежливыми извинениями отослать графского кучера прочь, быстро
переоделся.
После второго антракта он послал Кристине записку, и
последняя часть спектакля оказалась для него поистине мучительной.
И только после того, как занавес опустился в последний раз,
Паоло вручил ему ответ художницы.
Но лишь полностью переодевшись и став опять самим собой,
если не считать спутанных, взлохмаченных волос, Тонио вскрыл записку:
«Площадь Испании, палаццо Санфредо, моя мастерская на
верхнем этаже».
Какое-то мгновение он стоял в оцепенении. И даже не сразу заметил,
что вошел Гвидо с какими-то важными новостями о предстоящем пасхальном сезоне
во Флоренции, и впервые заговорил о том, что, прежде чем покинуть страну, они
должны выступить в каждом из лучших театров Италии.
— От нас ждут ответа в ближайшее время, — сказал
Гвидо, стуча пальцем по листку бумаги, который держал в руке.
— Но почему им нужно знать это сейчас? —
пробормотал Тонио.
Вошла синьора Бьянка. Ей стоило большого труда закрыть за
собой дверь.
— Ты должен выйти, хотя бы на несколько минут, —
сказала она, как говорила это каждый вечер.
— ...Потому что мы говорим о Пасхе, а Пасха будет всего
через сорок дней после того, как мы закончим выступать здесь. Речь идет о
Флоренции, Тонио! — воскликнул Гвидо.
— Хорошо, да... То есть, конечно... Мы еще поговорим об
этом, — бормотал Тонио, тщетно пытаясь причесать волосы.
Сложил ли он записку? Сунул ли он ее в карман?
Гвидо тем временем налил себе вина.
В комнату проскользнул Паоло, весь красный, и с
преувеличенным облегчением рухнул у двери на пол.
— Выйди к ним, Тонио, сейчас же, а то конца этому не
будет! — Синьора Бьянка развернула его и вытолкала к толпе.
Но почему это было так трудно для него? Казалось, все хотели
его потрогать, поцеловать, схватить за руку и сказать ему, как много он для них
значит. И он чувствовал, что не хочет никого обидеть. Однако чем больше он
улыбался и кивал, тем больше к нему приставали, и к тому времени, как он снова
прорвался в комнату, он был уже настолько вне себя, что залпом выпил вино,
предложенное ему Гвидо.
В гримерную, как обычно, вносили цветы: огромные
оранжерейные букеты. Синьора Бьянка шепнула ему, что люди ди Стефано за дверью.
— Черт! — воскликнул он и нащупал в кармане
записку Кристины. На ней не стояло подписи, но он внезапно вытащил ее, и, не
обращая внимания на то, что Гвидо, Паоло и синьора Бьянка таращатся на него,
как на потерявшего рассудок, сжег ее на пламени свечи.
— Постой-ка! — воскликнула синьора Бьянка, когда
он повернулся, чтобы уйти. — Куда ты собрался? Скажи мне, скажи маэстро,
пока не ушел!
— Какая разница! — раздраженно ответил он. И,
увидев, что Гвидо чуть улыбается, как взрослый, подсмеивающийся над детской
страстью, тихо взъярился.
Едва вступив в коридор, он увидел людей Раффаэле. Но это
были не слуги, а графские бравос.
— Синьор, его сиятельство желает видеть...
— Хорошо, но не сегодня. Он не может, — быстро
сказал Тонио и двинулся в сторону улицы.