Я налетела на него и заключила в объятия! Он оказался
поразительно сильным, твердым, как дерево! Никогда еще я не видела у мужчины
таких жестких мускулов! Я положила голову ему на плечо, и щека, прижавшаяся к
моему затылку, была холодной!
Он ласково обнял меня обеими руками, погладил по волосам,
освободил их от всех шпилек и позволил им рассыпаться по спине. Я ощущала
покалывание во всем теле.
Жесткий, такой жесткий, но никакого биения жизни. Нежные,
приятные жесты, лишенные тепла человеческой крови.
«Дорогая моя, – тихо сказал он, – источник твоих
снов мне неизвестен, но я знаю следующее: ты защитишься и от меня, и от них. Ты
никогда не войдешь в эту легенду, что слагается стих за стихом, как бы ни
менялся мир! Я этого не допущу».
«Так объясни мне. Я не буду помогать, пока ты мне все не
объяснишь. Ты знаешь, как страдает царица во сне? У нее такие же слезы, как у
тебя. Смотри! Это кровь! У тебя пятна на тунике! Она здесь, царица? Это она
меня вызвала?»
«А что, если так, и она хочет наказать тебя за ту прошлую
жизнь, что снилась тебе во сне – когда ее держали в оковах злые боги?»
«Нет, – сказала я. – У нее иные намерения. Кроме
того, я отказалась делать то, что велели темные боги во сне. Я не стала пить из
Источника. Я убежала, поэтому и умерла в пустыне».
Он со вздохом воздел руки. И отошел. Он отвернулся к темному
перистилю. Только звезды освещали деревья. Я увидела, что от дальней столовой
на другом конце дома исходит слабое свечение.
Я посмотрела на него, думая, какого он высокого роста, какая
у него прямая спина, как твердо стоят ноги на мозаичном полу. Благодаря лампам
его светлые волосы казались еще великолепнее.
Он заговорил очень тихо, но я тем не менее отчетливо
расслышала его слова:
«Как же случилась эта глупость?»
«Какая глупость? – спросила я и подошла к нему. –
Мое присутствие здесь, в Антиохии? Я тебе расскажу. Отец устроил мне побег, вот
я и…»
«Нет, нет, я о другом. Я хочу, чтобы ты жила, жила в
безопасности, под защитой, чтобы ничто тебе не угрожало, чтобы ты цвела, как
тебе и положено. Твои лепестки даже по краям еще не увядают, а твоя дерзость
только усиливает твою красоту! Ты столько знаешь, так владеешь ораторским
искусством, что у твоего брата не осталось ни шанса. Ты очаровала солдат и
своим превосходством превратила их в своих рабов, ни разу не вызвав у них
возмущения. У тебя впереди долгие годы жизни! Но я должен придумать, как
обеспечить твою безопасность. Это самое главное. Тебе придется днем покинуть
Антиохию».
«Жрец и жрица называли тебя „другом храма“. Они говорили,
что ты умеешь читать старые рукописи. Они говорили, ты скупаешь все египетские
книги, попадающие в порт. Зачем? Если ты ищешь ее, царицу, то ищи ее через
меня, потому что это она меня вызвала – она сама так сказала».
«Во сне она не говорила! Ты не знаешь, чей это голос! Что,
если сны действительно имеют отношение к переселению душ? Что, если у тебя была
прошлая жизнь? А ты приходишь в храм, вокруг которого бродит отвратительный
древний бог, ты в опасности. Ты должна уехать отсюда, от меня, от того раненого
охотника – я сам его найду».
«Ты не говоришь мне всего, что знаешь? Что с тобой
случилось, Мариус? Что случилось? Кто совершил с тобой это чудо? Ты весь
светишься. Это не маска; свет исходит изнутри!»
«Проклятие, Пандора! Неужели ты думаешь, что я хотел
сократить свою жизнь и продлить свою судьбу на целую вечность?»
Он мучился. Он посмотрел на меня, не желая продолжать, и я
на один невыносимый миг почувствовала, как ему больно и одиноко.
На меня нахлынула волна страданий долгой вчерашней ночи,
когда меня вдруг осенило, насколько бессодержательны все религии и символы
веры, а сама попытка хорошо жить виделась мне не больше чем ловушкой для
глупца.
Внезапно он обхватил меня руками, застав врасплох, крепко
обнял, нежно потерся щекой о мои волосы и поцеловал меня в голову. Шелковистый,
отполированный, невыразимо ласковый…
«Пандора, Пандора, Пандора! – повторял он. –
Прекрасная девочка выросла в чудесную женщину».
Я обнимала твердое изваяние самого замечательного мужчины в
моей жизни; я обняла его и на сей раз услышала четкое, ритмичное биение
сердца. Я приложила ухо к его груди.
«О, Мариус, если бы я только могла крепко прижаться к тебе и
отдохнуть! Если бы я только могла отдаться на твое покровительство. Но ты же
меня отталкиваешь! Ты не обещаешь охранять меня, ты предписываешь мне бежать,
скитаться, переживать новые кошмары, обрекаешь на новые тайны и отчаяние. Нет,
я не могу! – Я отвернулась от его ласк. Я чувствовала, что он целует мои
волосы. – Не говори, что я больше тебя не увижу! Неужели ты думаешь, что в
довершение ко всему остальному я смогу вынести и это? Я здесь совсем одна – и
кого же я встречаю? Того, кто оставил в моем детском сердце такой отпечаток,
что мне до сих пор отчетливо видны все детали, как на монете превосходной
чеканки. А ты говоришь, что мы больше не увидимся, что мне нужно уехать!»
Я повернулась к нему.
В его глазах читалось вожделение. Но он взял себя в руки.
Тихим голосом, с улыбкой на губах он признался:
«Как же я восхищался твоей беседой с легатом! Я уж думал, вы
вдвоем спланируете полное покорение германских племен. – Он
вздохнул. – Ты должна обрести хорошую жизнь, богатую жизнь, жизнь,
питающую и душу, и тело».
К его лицу прилила краска. Он посмотрел на меня, на мою
грудь, на бедра, на лицо. Он стыдился своего чувства и пытался его скрыть.
Вожделение…
«Ты все еще мужчина?» – спросила я.
Он не ответил. Но его лицо застыло.
«Ты никогда до конца не поймешь, кто я такой!»
«Да, но не мужчина! Я права? Не мужчина».
«Пандора, ты намеренно надо мной насмехаешься. Почему? Зачем
тебе это?»
«Это превращение, допуск к тем, кто пьет кровь; оно не
добавило к твоему росту ни дюйма. А в других местах хоть дюйм прибавился?»
«Пожалуйста, прекрати», – взмолился он.
«Захоти меня, Мариус. Скажи, что хочешь. Это видно.
Подтверди словами. Что тебе стоит?»
«Ты меня до бешенства доводишь! – сказал он. Его лицо
покраснело от гнева, он так плотно сжал губы, что они побелели. –
Благодари богов, что не хочу! Не настолько, чтобы предать любовь ради краткого
кровавого экстаза».
«А люди из храма – ведь они не знают, кто ты на самом деле?»
«Нет!»
«И ты не откроешь мне свое сердце?»