– Неужто ты и впрямь думаешь, что я позволю тебе одной
идти домой в темноте?
Посреди лестницы Мона остановилась. Она хотела возразить
Майклу, однако в этот миг ее настороженный взор упал на окружавшую их со всех
сторон тень, и девушка призадумалась. Потом бросила взгляд на Честнат-стрит и
обнаружила, что та тоже погружена в глубокий мрак.
– Я знаю, что мы сделаем! – воскликнула она– Ты
проводишь меня. И если кто-нибудь выскочит из кустов, ты прикончишь его своим
молотком. Кстати, ты взял его с собой?
– Очень смешно! Я отвезу тебя домой, – с этими
словами он втащил ее в дом и закрыл дверь.
Как и следовало ожидать, Генри сидел на кухне, попивая виски
из белой фарфоровой чашки с таким видом, будто пьет чай. Увидев Майкла и Мону,
он отложил газету в сторону и встал. На просьбу Майкла сопроводить Мону домой,
или в больницу, или туда, куда она пожелает, он охотно согласился и, прихватив
пиджак, который висел на стуле за его спиной, тотчас принялся ее исполнять.
Терзаемый странными подозрениями, Майкл на всякий случай
лично усадил их в машину. Мона помахала ему рукой, но, когда за окном
автомобиля мелькнул рыжий сноп волос, Майклу стало не по себе от того, что она
уезжала и что он отпустил ее без прощального объятия. Правда, в следующий миг
он уже устыдился этого чувства.
Войдя в дом, он запер дверь кухни.
Потом вновь отправился в кладовку. Там, на первом этаже под
лестницей, хранился его старый ящик с инструментами. Правда, в таком большом
доме ему приходилось держать их на каждом этаже. Но здесь находились его старые
и самые любимые инструменты, и среди них – видавший виды молоток со щербатой
деревянной ручкой, который ему служил еще в Сан-Франциско.
Внезапно им овладело какое-то странное предчувствие.
Повинуясь ему, он импульсивно сжал рукоятку молотка и бросился в библиотеку,
чтобы еще раз взглянуть в окно. Этот молоток некогда принадлежал его отцу. Еще
мальчишкой Майкл забрал его вместе с прочими отцовскими инструментами в Сан-Франциско.
И теперь, когда он оказался в богатой обстановке Мэйфейров, где каждую вещь
нужно было ставить на учет, ему особенно было приятно иметь то, что досталось в
наследство от отца Он занес молоток над головой, представляя себе, с каким бы
удовольствием проломил им череп проклятому взломщику. И вздумалось же какому-то
ублюдку ломиться к ним в дом ни раньше ни позже, а именно тогда, когда на семью
и так навалилась куча бед.
Или…
Нащупав выключатель в ближайшем углу комнаты, Майкл зажег
свет и начал разглядывать маленький патефон. Тот был по-прежнему весь в пыли. А
значит, к нему никто не прикасался. На мгновение он замешкался, не зная, стоит
ли ему самому это делать. Но потом все же рискнул и, встав на колени,
дотронулся пальцами до вертящегося круга Пластинки «Травиаты» хранились в
толстом выцветшем альбоме. Рядом с ним лежала ручка для завода патефона,
которая выглядела такой старой, что, казалось, вот-вот могла развалиться.
Любопытно, как удалось дважды проиграть на нем вальс, если патефон стоял на прежнем
месте и был равномерно покрыт пылью?
Вдруг Майкл услышал какой-то подозрительный звук,
напоминавший треск половиц, как будто кто-то ходил по дому. Хорошо, если это
была Эухения. А если нет?
– Проклятый сукин сын, – тихо выругался
Майкл. – Какого черта тебя сюда принесло?
Он начал обыскивать дом. Сначала обошел весь первый этаж, ко
всему прислушиваясь и приглядываясь, а также изучая сигнализационные лампочки,
которые могли ему сообщить, если бы кто-то ходил по дому, кроме него. Затем он
поднялся наверх и так же тщательно обследовал второй этаж, проверив все до
единой комнаты и даже подсобные помещения. Не пропустил он даже спальню своей
жены, где по-прежнему стояла заправленная кровать и красовались желтые розы на
каминной полке.
Казалось, все было в порядке, однако Эухении в доме не было.
Из служебного выхода виднелся находившийся неподалеку домик для гостей. Он был
залит таким ярким светом, что можно было подумать, будто там проводили
вечеринку. Майкл догадался, что эту иллюминацию устроила Эухения, которая
любила зажигать все лампы. Они с Генри дежурили в домике посменно, и, очевидно,
сегодня был ее черед ночевать в нем одной. Странно было другое: в кухне играло
радио, а телевизор был переключен на сериал «Она написала „Убийство“».
Мрачные кроны деревьев качались на ветру, а все остальное –
лужайка, бассейн, флаги – пребывало в покое. Колыхались лишь только деревья,
вызывая обманчивое мерцание огней в домике для гостей.
Майклу оставалось проверить третий этаж. Исследовать все до
мельчайшей трещинки и щелочки.
На третьем этаже было темно и тихо. Маленькая лестничная
площадка была пуста В окно просачивался свет уличных фонарей. Через открытую
дверь кладовой виднелись пустые белые полки, которые словно ожидали, когда на
них что-нибудь положат. Он открыл дверь комнаты, некогда принадлежавшей
Джулиену, а теперь служившей Майклу рабочим кабинетом.
Ему сразу бросились в глаза два окна, которые располагались
напротив друг друга. Рядом с тем, которое находилось справа, лежа на своей
узкой кровати, испустил последний вздох Джулиен. Из другого выпала и разбилась
насмерть Анта. Эти два окна были… словно два недремлющих ока.
Теней здесь никаких не было. Мягкий вечерний свет струился
на голый дощатый пол и на чертежный стол.
Но что за диво? Никаких голых досок не было видно. Напротив,
пол устилал довольно потертый ковер, а на месте чертежного стола стояла та
самая узкая латунная кровать, которую давным-давно отсюда вынесли.
Майкл потянулся к выключателю.
– Пожалуйста, не включайте свет, – услышал он
чей-то старый и тихий голос, говорящий с французским акцентом.
– Кто вы такой, черт побери?
– Джулиен, – ответил ему шепот. – Клянусь
всем святым, что я не ломился в библиотеку! Прошу вас, проходите. Давайте-ка,
пока у нас есть время, немного потолкуем.
Майкл закрыл за собой дверь, еще крепче сжимая в руке
молоток. Ему в лицо ударил жар, и он весь покрылся испариной. Однако он не
сомневался в том, что это был голос Джулиена, потому что уже слышал его раньше,
когда, находясь в море, пребывал в другой реальности. Помнится, этот голос
говорил с ним тихо и быстро, рисуя перед ним разные варианты и утверждая, что
Майкл имеет право от всего отказаться.