– О том, что это гигантское состояние когда-то было
собственностью одного человека, все давным-давно забыли, – продолжала
Роуан. – Сейчас жуткий монстр как бы принадлежит сам себе и по своим
размерам далеко превосходит все мыслимые пределы. Ни одно живое существо не
имеет права ни обладать такой бездной денег, ни даже управлять ею.
– Я думаю, что многие согласились бы с твоей точкой
зрения, – кивнул головой Майкл.
И тем не менее ему никак не удавалось изгнать из своей
памяти воспоминание о времени, проведенном в больнице Сан-Франциско, о мыслях,
посещавших его тогда. Он верил, что его жизнь, несмотря ни на что, имела смысл,
свое предназначение, и что вскоре непременно настанет момент искупления и
воздаяния по заслугам.
– Да, – сказал он. – Это все искупит, не так
ли?
А перед его мысленным взором почему-то вновь возник склеп с
двенадцатью могилами, дверной проем наверху, высеченная крупными буквами
фамилия «Мэйфейр» и изобилие расставленных повсюду цветов, вянущих в удушающей
духоте.
Он отчаянно старался избавиться от мрачных мыслей и в конце
концов прибег к самому верному и эффективному средству: повернулся к Роуан.
Одного только взгляда на нее, одной только мысли о том, что он может коснуться
ее жаждущего ласки тела, но обязан сдержаться, было достаточно, чтобы забыть
обо всем.
Сработало. Словно маленький огонек вспыхнул вдруг в
безжалостном механизме, называемом его мозгом. Воображение тут же принялось
рисовать новые картины: ее обнаженные ноги в свете ночника, прекрасную грудь,
не прикрытую, как в этот момент, ночной сорочкой…
Женская грудь всегда была для Майкла особо притягательной.
Ему нравилось гладить пышные округлости, касаться языком твердых и в то же
время необыкновенно нежных сосков, которые, казалось, вот-вот растают от этих
прикосновений… В конце концов он не выдержал и прижался губами к ее шее, издав
при этом тихое рычание.
– Похоже, ты пришел в себя, – едва слышно шепнула
Роуан.
– Да, по-моему, пора, – так же тихо отозвался
Майкл. – Как ты смотришь на то, чтобы я отнес тебя в постель?
– Я смотрю на это с удовольствием, – промурлыкала
она. – Ты не делал этого уже целую вечность.
– Бог мой! Как я мог быть таким безмозглым идиотом! Вот
уж поистине старомодный дурак! – картинным шепотом воскликнул он.
Подхватив Роуан одной рукой под колени, а другой нежно обняв
за плечи, Майкл поцеловал ее, а потом осторожно поднял и понес, молясь в душе,
чтобы только не споткнуться, не потерять равновесие и не растянуться на полу
вместе со столь драгоценной ношей. И в то же время его переполняла радость: она
здесь, с ним, легкое, почти невесомое и такое неожиданно податливое, мягкое
создание, доверчиво прильнувшее к его груди… Он без труда донес Роуан до
кровати.
Во вторник приступили к установке систем кондиционирования.
Места для оборудования вполне хватало – главным образом на крышах террас.
Джозеф, художник-декоратор, приглашенный для оформления интерьеров, собрал и
увез всю нуждавшуюся в реставрации французскую мебель. Великолепным спальным
гарнитурам, сохранившимся еще с плантаторских времен, требовались только чистка
и полировка – с этой задачей могли с успехом справиться уборщицы.
Штукатуры завершили работу в парадной спальне. Теперь
настала очередь маляров. Чтобы избавиться от летевшей отовсюду пыли, малярам
пришлось изолировать комнату от остальных помещений, тщательно затянув
полиэтиленом все подходы к ней. Роуан выбрала для стен бледно-палевый цвет, а
потолок и деревянные детали отделки предпочла оставить белыми. В комнатах
верхних этажей мастера уточняли размеры ковров и ковровых покрытий. Паркетчики
чистили и шлифовали пол в столовой, где по непонятным причинам великолепный
дубовый паркет был уложен поверх старого, соснового.
Майкл лично поднялся на крышу и проверил все дымоходы. Трубы
в библиотеке и большой гостиной, где камины по-прежнему топились дровами,
оказались в безукоризненном состоянии, тяга была отличной. Остальные помещения
давно отапливались газовыми печами. Некоторые дымоходы были вообще перекрыты.
Большинство печей решили заменить: установить современные агрегаты, которые выглядели
бы привлекательно и в то же время производили впечатление старинных.
Кухню переоборудовали практически полностью. Деревянные
столы для разделки мяса тщательно отчистили песком и до конца недели должны
были покрыть лаком.
Роуан, скрестив ноги, устроилась на полу гостиной и вместе с
художником по интерьерам перебирала образцы тканей. Для портьер в парадных
комнатах она выбрала бежевый шелк, в столовой ей хотелось использовать дамаст
более темных тонов, чтобы он как можно лучше сочетался с поблекшей живописью на
стенах, а вот в интерьерах второго этажа следовало, по ее мнению, использовать
только светлые, жизнерадостные цвета.
Майкл просмотрел каталоги красок и решил, что пол в холле
первого этажа будет персиковым, в столовой – темно-бежевым (этот цвет
великолепно подчеркнет краски настенной живописи), а в кухне и подсобных
помещениях – белым. Попутно он изучил расценки мойщиков окон и мастеров по
обслуживанию люстр. Старинные дедовские часы в гостиной уже отдали в ремонт.
К полудню пятницы Трина, экономка Беатрис, успела купить
постельное белье для верхних комнат, а кроме того – стеганые одеяла, пуховые
подушки и душистые саше для комодов и шкафов, в которых хранились простыни. В
мансарде закончили монтаж вентиляционной системы. В комнатах Милли и Карлотты,
а также в старом изоляторе ободрали старые обои и штукатуры подготовили
поверхность стен под окраску.
Почти готовы были к работе все системы охранной и
противопожарной сигнализации, установлены датчики на стеклах и даже кнопка
вызова неотложной помощи.
В гостиной приступила к работе новая бригада маляров.
Единственным событием, омрачившим этот день, стал телефонный
звонок из Сан-Франциско. Доктор Ларкин позвонил Роуан, чтобы узнать, когда она
намерена вернуться, а услышав, что та берет долгосрочный отпуск, пришел в
негодование и обвинил ее в предательстве – в том, что унаследованное состояние
и шикарный особняк в Новом Орлеане стали для нее чересчур большим соблазном и
заставили отказаться от жизненного призвания. В общем, между ними случилась
серьезная размолвка Туманные объяснения Роуан, намеки на какие-то неясные цели,
перспективы и новые горизонты, открывающиеся перед ней в будущем, только
разожгли его пыл. Она, в свою очередь, тоже разозлилась и в конце концов
заявила Ларкину, что вовсе не собирается отказываться от дела всей жизни, а
лишь стремится расширить и углубить научные исследования и что когда она сочтет
нужным побеседовать с ним на эту тему, то непременно сообщит.