– В десять минут одиннадцатого в ночь на понедельник пятого
числа. На всякий случай я навел справки на аэродроме.
– Когда Сейбин звонил Вейду?
– Вейд уверяет, что это было не более чем за десять минут до
того, как он вылетел. То есть около десяти.
– Он узнал голос Сейбина?
– Да. Ему показалось, что Сейбин чем-то доволен. Он сказал,
что покончил с каким-то делом, и велел Вейду вылететь не мешкая. Объяснил, что
немного задержался, потому что здесь телефон не в порядке. Ему пришлось доехать
до платного переговорного пункта. Но сказал, что сразу возвращается к себе в
домик и будет там находиться два-три дня. Так что если у Вейда возникнут
какие-нибудь проблемы, он может ему туда позвонить.
– Вейд не звонил?
– Нет, потому что все прошло как по маслу. А Сейбин просил
его звонить лишь в случае каких-либо недоразумений.
– Ладно. Давайте рассуждать. В понедельник пятого числа, в
десять часов вечера, Сейбин был жив и здоров. Больше его никто после этого
времени не видел?
– Нет. Это последний раз, когда нам достоверно известно, что
он был жив. Далее у нас нет фактов. Рыболовный сезон открылся во вторник
шестого. В какой-то мере можно руководствоваться показаниями будильника. Он
остановился в 2.37. Поставлен был на 5.30.
– Завод будильника тоже кончился?
– Угу.
Тишину нарушил телефонный звонок. Шериф попросил извинения и
потянулся за трубкой. Выслушав, он сказал:
– Хорошо. – Потом повернулся к Мейсону: – Это вас.
Мейсон прижал к уху трубку и услышал неторопливый голос Пола
Дрейка:
– Алло, Перри! Я воспользовался возможностью позвонить тебе.
Ты можешь говорить свободно?
– Нет.
– Но слушать-то можешь?
– Да. Выкладывай, что там у тебя?
– Скорее всего, я нашел твоего убийцу. Во всяком случае, я
нашел ниточку к попугаю-сквернослову, мне обрисовали человека, приобретшего
его.
– Где?
– В Сан-Молинасе.
– Продолжай.
– В Сан-Молинасе держит зоомагазин некий Артур Гиббс. В
пятницу второго в магазин явился довольно потрепанный человек и в невероятной
спешке купил попугая. Гиббс это запомнил потому, что у покупателя ничего с
собой не было и его интересовало только оперение птицы. Гиббс продал ему своего
невоспитанного попугая, не предупредив, что птица привыкла ругаться. По-моему,
тебе следовало бы самому потолковать с этим Гиббсом.
– Есть детали?
– У меня великолепное описание покупателя.
– Оно под кого-нибудь подходит?
– Пока я не знаю ни одного такого человека… Сейчас объясню,
что я собираюсь сделать. Поеду в «Плацца-отель» и буду ждать в холле. Приезжай
туда, как только освободишься. Где-то после 17.30. Я договорюсь с Гиббсом о
встрече.
– Замечательно, – сказал Мейсон и положил трубку.
На него с подозрением смотрели холодные глаза сержанта
Голкомба.
Шериф, очевидно, не заметил паузы в разговоре.
– Когда мы ворвались сюда, мы обнаружили корзину с рыбой. Ее
мы отправили в полицейскую лабораторию в городе. Они сообщили, что рыба была
вычищена и обернута листьями, но не вымыта. Мы нашли и остатки его завтрака:
скорлупки от пары яиц и кожуру от бекона. На убитом были домашние туфли,
спортивные брюки и свитер. Вот эта кожаная куртка висела на спинке стула. Его
резиновые сапоги были измазаны в грязи. На столе вы видите рыболовные
принадлежности в таком виде, как он положил их, вернувшись в дом, мы оставили
все без изменений. Таким образом, я полагаю, что его убили приблизительно в одиннадцать
часов во вторник, шестого числа. Вас интересует, чем я руководствуюсь?
– Даже очень.
Сержант молча повернулся на каблуках и отошел, демонстрируя
свое глубочайшее возмущение.
– Понимаете, у меня нет большого опыта в расследовании
убийств, но я знаю, как определяются вероятности. Понимаете, в свое время я
работал в лесном хозяйстве и умею разбираться в разного рода потравах. Конечно,
это не дела об убийствах, но принципы расследования везде одинаковы. Короче
говоря, я рассуждаю таким образом: Сейбин поднялся в половине шестого утра по
звонку будильника. Перекусил яичницей с беконом и отправился удить. Поймал
некоторое количество рыбы. Вернулся назад голодным и усталым. Он даже не стал
мыть рыбу и прятать ее в холодильник. Сняв тяжелые сапоги, он поставил к стене
корзину с рыбой, прошел на кухню и разогрел себе бобы. В кофейнике был кофе,
оставшийся от завтрака, как я полагаю. Его он тоже разогрел. После этого ему
нужно было помыть рыбу и убрать ее в холодильник, но он этого сделать не успел,
поскольку его убили. Получается, что это произошло, скорее всего, в одиннадцать
часов дня.
– Почему не позднее? – поинтересовался Мейсон.
– Я думал и о такой возможности. Солнышко добирается до
хижины примерно в половине десятого, с одиннадцати в ней становится тепло, а в
четыре часа оно уходит, и почти сразу помещение остывает. Днем тут невероятная
жара, ночью холодно. Вот я и решил, что его убили после того, как в домике
потеплело, но не в разгар жары. Если бы было холодно, он бы не снимал куртки и
затопил камин, дрова-то были приготовлены. Ну, а если бы уже наступила жара, на
нем не было бы свитера.
– Резонно, – сказал Мейсон. – Скажите, вы не проверяли, на
сколько времени хватает завода будильника?
– Я звонил на фабрику. Они говорят, примерно 30–36 часов, в
зависимости от состояния механизма, насколько он изношен. Ну, и потом еще один
момент: нелепо так говорить про убийцу, но человек он был мягкосердечный и
внимательный. – Откинув назад волосы, шериф убрал с глаз непослушную прядь. – У
этого человека было что-то против Сейбина. Он хотел убить его, но ему было
жалко губить попугая. Он понимал, что тело Сейбина будет обнаружено не сразу, и
он сделал все, чтобы птица не сдохла от голода и жажды. Похоже, что у убийцы
были серьезные причины ненавидеть Сейбина и желать убрать его с дороги. Это не
было ограбление, поскольку это не вяжется с заботой о птице… Вам понятна моя
мысль?
– Вполне, – улыбнулся Мейсон, – и огромное вам спасибо,
шериф. Похоже, что я разобрался в обстановке. Пойду еще поброжу немного вокруг
хижины и покончу с этим делом раз и навсегда. Очень признателен вам за ваше
сердечное отношение…
Он не договорил, потому что кто-то постучал в дверь хижины.
Шериф открыл ее. На пороге стоял блондин лет тридцати с
небольшим, в роговых очках, придававших ему вид ученого.
– Шериф Барнет? – спросил он.
– Вы Вейд?