– Мы называли его «бабушкин бисер», – сказал
Майкл. – Надо же, а я и забыл, что он существует!
Он потянулся было к бусам, но тут же, словно обжегшись,
резко отдернул руку.
– Мне тоже не нравится здесь, – заметив его жест,
сказала Роуан. – Не хочу даже дотрагиваться до того, что ей принадлежало.
Она с неприязнью обвела взглядом комнату, и вид у нее при
этом был несколько даже испуганным.
– Пусть Райен позаботится обо всем – он обещал.
Кажется, он говорил, что Джеральд Мэйфейр должен приехать и все забрать, потому
что свои личные вещи она завещала его матери. – Роуан было явно не по
себе. Она вдруг вздрогнула и обернулась к большому зеркалу. – Опять этот
запах камфоры! И еще чего-то… никак не пойму…
– Вербены и розовой воды, – пояснил Майкл. –
Он теперь в моде.
– Отвратительный запах – он пугает меня и наводит на
мрачные мысли.
Открыв дверь в дальнем конце комнаты, они оказались в
маленьком коридорчике с короткой лестницей, которая вела к еще двум комнатам,
расположенным одна за другой.
– В прежние времена здесь спали горничные, –
сказал Майкл. – Эухения и сейчас живет в той, что подальше. Фактически мы
попали сейчас в крыло, которое предназначается для прислуги. Этой дверью раньше
не пользовались – просто потому, что ее не было. Ее пробили в кирпичной стене
совсем недавно, всего несколько лет назад.
В конце коридора был виден тусклый свет.
– Там лестница, ведущая в кухню. А это ванная Эухении.
Тебе, наверное, известно, что на Юге черные слуги не имели права пользоваться
теми же ванными, что и белые.
Они вернулись в большую комнату и подошли к окну. Майкл
отдернул шторы.
– Видишь, – сказал он, – вон там протекает река.
А теперь взгляни на дом, стоящий напротив. Он тоже повернут в сторону речного
берега. И кирпич точно так же оштукатурен под камень. Даже старинный каретный
сарай сохранился. И дубы в саду не менее древние, чем здесь.
– Куда ни глянь – повсюду дубы, – тихо прошептала
Роуан, словно боясь потревожить лежащую везде пыль. – И небо такого
сочного голубого оттенка. Здесь даже свет другой. Похоже на Флоренцию или
Венецию.
– Да, действительно… – рассеянно откликнулся
Майкл, вновь оглядывая комнату Карлотты. Почему ее вещи вызывают у него такое
отвращение? Быть может, неприязнь к ним передалась ему от Роуан?
– Что с тобой? – обеспокоенно спросила она.
– Пойдем отсюда.
Он схватил Роуан за руку и едва ли не вытащил в коридор.
Как не хотелось ей входить в комнату Дейрдре! И тем не менее
ей придется пройти весь путь до конца. Майкл почти физически ощущал ее
отвращение и душевное смятение, когда она смотрела на фотографии в рамках, на
плетеные стулья в викторианском стиле… Заметив, как вздрогнула Роуан при виде
жуткого темного пятна на матраце, он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Ужасно! – воскликнул он. – Надо будет
позвать кого-нибудь, чтобы здесь все вычистили и вымыли.
– Я сама позабочусь об этом, – ответила Роуан.
– Нет, это сделаю я. Там, внизу, ты спросила, могу ли я
взять на себя все работы по реставрации дома, нанять нужных людей и так далее.
Так вот, это тоже входит в мои обязанности.
Откуда взялось это темное липкое пятно? Было ли оно
следствием кровотечения, возникшего уже перед самой смертью, или бедная женщина
вынуждена была лежать и медленно гнить в собственных испражнениях, стремительно
разлагавшихся от жары и влажности?
– Не знаю, – прошептала Роуан, отвечая на его не
заданные вслух вопросы, и прерывисто вздохнула. – Я уже попросила
представить мне официальное заключение. Райен обещал помочь мне в этом. Кроме
того, я говорила с сиделкой, с Виолой. Очень милая женщина. А врач сказал лишь,
что необходимости в том, чтобы отправлять Дейрдре в больницу, не было. Вообще,
разговор был каким-то странным. Врач был явно недоволен моим звонком и крайне
неохотно отвечал на вопросы. А потом заявил, что самое гуманное было позволить
ей умереть.
Майкл еще сильнее прижал Роуан к себе и провел губами по ее
щеке.
– А что это за свечи? – спросила она, указывая на некое
подобие миниатюрного алтаря возле кровати. – И эта ужасная фигура?
– Это статуя Богоматери. Иногда ее изображают вот так,
с обнаженным сердцем. А свечи приносят из церкви. Это святые свечи. Когда в
первый вечер после своего приезда я стоял за оградой и смотрел на окна, мне
были видны их отблески. Но я и представить себе не мог, что она здесь умирает.
Откровенно говоря, я понятия не имел, чьи это окна. Если бы я знал… Если бы я
только знал…
– Но зачем их зажигают?
– Во имя спасения души умирающего. Приходит священник.
Он совершает обряд последнего причастия. Когда я мальчиком прислуживал при
алтаре, мне приходилось пару раз сопровождать священника и помогать ему при
совершении такого обряда.
– Об этом они позаботились, а вот о том, чтобы
отправить ее в больницу, – нет.
– Роуан, я сомневаюсь, что ты смогла бы что-то
изменить, даже если бы была здесь, рядом. Даже если бы они заранее сообщили
тебе о том, что она умирает, спасти ее едва ли было возможно.
– Райен сказал, что ее положение было безнадежным. По его
словам, лет десять тому назад Карлотта согласилась, чтобы ей перестали давать
лекарства. Организм уже ни на что не реагировал – остались только рефлексы.
Райен уверяет, что они сделали все возможное… Но что еще ему остается говорить
в такой ситуации? Вот почему я хочу сама прочесть историю болезни и сделать
собственные выводы. Тогда, быть может, я почувствую себя лучше. Впрочем, кто
знает…
Роуан отошла от кровати и еще раз внимательно оглядела
комнату. Казалось, она пытается оценить ее состояние с той же
беспристрастностью, с какой оценивала другие помещения в доме.
Майкл как можно тактичнее обратил ее внимание на то, что эта
комната – единственная на этаже – в изысканности интерьера не уступает нижним
помещениям. Он указал Роуан на лепные завитки над окнами, на хрустальную
люстру, на лепной медальон потолка… Хотя огромная кровать не отличалась ни
изяществом, ни красотой.
– Она совсем не такая, как остальные, – заметила
Роуан.
– Да, она гораздо новее. Это уже не ручная работа. В
конце прошлого века сюда привозили с Севера миллионы таких кроватей. Они вошли
в моду. Возможно, ее заказала Мэри-Бет.
– Она как будто остановила время.
– Кто? Мэри-Бет?