– Верни мне Пандору. Если ты дала мне Пандору однажды, молю,
верни ее вновь. Поверь, я никогда больше не буду с ней ссориться. И никогда ее
не обижу. Одиночество невыносимо. Мне необходимо слышать ее голос. Необходимо
ее видеть...
Я мог бы бесконечно изливать свои горести и неустанно
просить царицу о помощи, но мольбы мои прервала мысль о том, что Авикус и Маэл
могут оказаться поблизости. Я поднялся, расправил одежды и направился к выходу.
– Я вернусь, – пообещал я Матери и Отцу. – Ваше
святилище станет еще прекраснее, чем в Антиохии. Нужно только подождать, пока
они уйдут.
На выходе я резко обернулся, решив вдруг, что должен вкусить
Могущественной Крови Акаши, дабы стать еще сильнее и смело противостоять
врагам. Кто знает, какие испытания ждут меня впереди.
Видишь ли, до тех пор мне только один раз довелось
попробовать кровь Акаши. Это случилось в Египте, когда она приказала мне увезти
ее из страны. Больше мне такой возможности не представилось.
Даже в ночь перерождения Пандоры, когда она пила кровь нашей
Матери, я не осмелился подойти и последовать ее примеру, поскольку знал, что
Мать сразит любого, кто захочет получить первородную кровь без приглашения.
И теперь, стоя перед возвышением, на котором восседала
царственная чета, я возжаждал Могущественной Крови.
Я безмолвно испросил разрешения и замер в ожидании хоть
какого-то знака. После создания Пандоры Акаша подняла руку в призывном жесте. И
сейчас я надеялся на повторение чуда.
Никакого знака не последовало. Однако наваждение не
отпускало меня, и я двинулся вперед, исполненный твердой решимости испить
Могущественной Крови или умереть.
Наконец я одной рукой обнял холодную, но прекрасную Акашу, а
другую положил ей на затылок.
Я придвигался к шее все ближе и ближе и в конце концов
прижался губами к ледяной, лишенной жизни плоти. Царица даже не шевельнулась,
чтобы помешать мне. Я каждое мгновение ожидал рокового удара, но ничего не
случилось. Я держал ее в объятиях – молчаливую и недвижимую.
Наконец зубы мои пронзили кожу царицы, и в рот мне потекла
густая, ни с какой другой не сравнимая кровь. Я погрузился в грезы и оказался в
небывалом райском саду, залитом солнцем. Зеленела трава, деревья стояли в
цвету. Картина, представшая моим глазам, бальзамом пролилась на мои душевные
раны. Я словно вновь вернулся в легендарные времена Древнего Рима, в знакомый с
детства сад, не ведающий зимы, благоухающий прекраснейшими бутонами...
Кровь накладывала на мою плоть свой отпечаток: я чувствовал,
что тело становится жестче, как в самый первый раз. Солнце в саду светило все
ярче и ярче, пока цветущие деревья не начали исчезать в ослепительном сиянии
лучей. Какая-то часть меня, мелкая и слабая, побаивалась солнца, но в целом я
наслаждался теплом и покоем...
И вдруг ни с того ни с сего сон закончился.
Я лежал на холодном жестком полу на расстоянии нескольких
ярдов от подножия трона. Лежал на спине.
Я не сразу понял, что произошло. Я ранен? Меня ожидает
ужасное возмездие? Но через несколько секунд я осознал, что цел и невредим, а
кровь, как я и надеялся, вселила в меня новые силы.
Я встал на колени и внимательно оглядел царственную чету. В
их облике ничто не изменилось. Какая же сила отбросила меня от Акаши?
Потом я долго изливался в немых благодарностях. Только
окончательно уверившись, что все в порядке, я встал и, вновь клятвенно пообещав
вскоре вернуться и достойно украсить святилище, ушел.
Домой я вернулся в состоянии невероятного возбуждения, не
переставая радоваться новой гибкости тела и остроте ума.
Ради испытания я взял кинжал и вонзил его в левую руку, а
когда вытащил, рана немедленно затянулась.
Разложив перед собой свиток тончайшего пергамента, я
подробно изложил все события прошедшей ночи, воспользовавшись для этого своей
личной тайнописью, дабы никто не смог прочесть написанное. Однако я так и не
понял, почему, испив Могущественной Крови, очнулся на полу святилища.
«Царица даровала мне свою кровь, – размышлял я. –
Если это будет случаться часто, если моя божественная повелительница позволит
мне и впредь питаться ее священной кровью, я обрету поистине невероятное
могущество. Даже Авикус со мной не сравнится, хотя до сегодняшней ночи наши
силы были равны».
Как выяснилось впоследствии, я был совершенно прав, и в
грядущие столетия мне не раз приходилось молить Акашу о крови.
Молить не только ради исцеления глубочайших ран – ту историю
я расскажу тебе позже, – но и из прихоти, словно я вдруг оказывался во
власти желания, охватившего меня по воле самой царицы. Но ни разу, ни разу, как
ни горько мне в том признаться, не коснулась она меня своими зубами и не пила
мою кровь.
Эту почесть она приберегла для вампира Лестата.
В последующие месяцы я успешно пользовался новообретенными
способностями. Мой Мысленный дар стал намного мощнее. Даже на большом
расстоянии я мгновенно улавливал присутствие Маэла и Авикуса, и хотя в таких
случаях неизбежно открывается своего рода коридор, позволяющий увидеть наблюдателя
и прочесть его мысли, я научился моментально закрывать собственный разум.
Я также с легкостью узнавал о том, что они пытаются меня
разыскать, и, разумеется, отчетливо слышал их шаги вокруг своей виллы.
А еще я открыл свой дом для смертных!
Однажды вечером, лежа на траве в саду, я предавался мечтам и
размышлениям. И внезапно принял решение: я стану регулярно принимать гостей. И
не просто гостей, а самых отъявленных негодяев и всех, кто пользуется в этом
городе дурной славой. В доме и в саду зазвучит музыка, а свет будет
приглушенным.
Я обдумал идею со всех сторон и понял, что можно отлично
устроиться, ибо одурачить смертных относительно моей истинной сущности
несложно; а человеческое общество избавит меня от одиночества и успокоит
сердце. Мое дневное убежище располагалось вдалеке от дома, так что и с этой
стороны никакая опасность мне не грозила.
Конечно, я никогда не позволю себе пить кровь гостей. Под
крышей моего дома они всегда будут в полной безопасности. Я стану охотиться на
удаленных территориях, под покровом темноты. А мой дом всегда будет полон
тепла, музыки и жизни.
Итак, я решился.
Все оказалось гораздо проще, чем мне представлялось.
Приказав безропотным рабам накрыть столы, я привел на виллу
философов, пользовавшихся недоброй славой. Они проболтали всю ночь напролет, а
я слушал их бессвязные речи. Следующим вечером я с не меньшим интересом внимал
рассказам старых, всеми забытых солдат, чьи военные истории давно надоели их
детям.