Христианство распространилось повсюду, и это приводило меня
в полное недоумение. Для меня оставалось великой тайной, как заурядный культ,
причем зародившийся не где-нибудь, а в Иерусалиме, смог вырасти в религию
такого масштаба.
Успехи христианства изумляли меня еще в Антиохии – и само
учение, и процветание религии, несмотря на бесконечные споры между ее
почитателями и зачастую полное расхождение во взглядах.
Но Антиохия, я уже говорил, дитя Востока. А капитуляция Рима
перед христианством не снилась мне и в самых страшных снах. Адептами новой
религии становились не только рабы, но и люди благородного происхождения,
занимавшие весьма высокое положение в римском обществе. Преследования не
возымели никакого эффекта.
Перед тем как продолжить, я, если не возражаешь, повторю то,
что отмечали и другие историки: до наступления эры христианства весь древний
мир жил в религиозной гармонии. Никто не преследовал людей за принадлежность к
иной вере.
Греки и римляне приняли даже иудеев, не желающих ни с кем
объединяться, и позволили им практиковать чрезвычайно антисоциальные
религиозные обычаи. Во всем мире царили терпимость и согласие.
В такой обстановке прошла вся моя смертная жизнь, и, впервые
услышав проповеди христиан, я решил, что их религия не имеет шансов на
выживание. Она возлагала на последователей слишком большую ответственность,
запрещала им обращаться к богам, почитавшимся в Греции и Риме, и потому я был
уверен, что эта секта исчезнет сама по себе.
К тому же христиане никак не могли прийти к единому мнению
относительно того, во что же они все-таки верят. Я не сомневался, что они
попросту перебьют друг друга, а масса выдвинутых ими идей – не знаю даже,
достойны ли они так называться – в конце концов просто забудется.
Но ничего подобного не произошло, и в четвертом веке Рим
наводнили христиане. Свои магические церемонии они устраивали в катакомбах и в
частных домах.
Я продолжал жить независимо, наблюдая за ходом событий со
стороны и принимая происходящее слишком близко к сердцу, однако два
происшествия все-таки выбили меня из колеи.
Сейчас расскажу какие.
Я уже говорил, что борьба за имперский престол велась
бесконечно. Не успевал Сенат одобрить назначение очередного императора, как тот
погибал от руки или по приказу другого претендента. А римские воины только и
знали, что маршировать по отдаленным провинциям империи, приводя к власти нового
правителя, когда люди начинали бунтовать против предыдущего.
В триста пятом году два суверена именовали себя Августами, а
еще двое – Цезарями. Я смутно представлял себе, что означают данные титулы, а
точнее, скажем так, слишком презирал всех участников событий, чтобы выяснять, о
чем речь.
Так называемые «императоры» имели привычку вторгаться в
Италию чаще, чем мне хотелось, а один из них, по имени Север, даже дошел в
триста седьмом году до ворот столицы.
А я, более всего на свете пекшийся о величии Рима, не хотел,
чтобы мой родной город был отдан на разграбление!
Заинтересовавшись, я вскоре выяснил, что вся Италия, а также
Сицилия, Корсика, Сардиния и Северная Африка находятся во власти «императора»
Максенция, который отразил удар Севера и теперь сражался с Галерием, преследуя
его обратившиеся в бегство легионы.
Этот Максенций, проживавший в каких-то шести милях от
городских стен, был по сути своей настоящим чудовищем. Однажды он даже приказал
преторианцам, своей личной армии, устроить резню среди горожан. Он был резко
настроен против христиан и преследовал их с бессмысленной жестокостью. Ходили
даже слухи, что он надругался над женами свободных римских граждан и тем самым
нанес им величайшее оскорбление. Кроме того, он бесчеловечно обошелся с сенаторами
и позволил своим солдатам вытворять в городе все, что тем заблагорассудится.
Однако лично меня политика никак не затрагивала, пока я не
услышал, что на Рим идет еще один император – Константин. За последние годы над
моим любимым городом в третий раз нависла угроза. Узнав, что решающая битва
состоится вдалеке от городских стен, я, однако, испытал некоторое облегчение.
Конечно, Максенций принял такое решение, зная, что римляне не окажут ему
никакой поддержки.
Кто знал, что битва Константина и Максенция окажется
судьбоносной для западного мира? Конечно, сражение произошло днем, но я узнал о
нем, лишь когда проснулся после захода солнца. Выбравшись из дневного укрытия,
я помчался домой, обнаружил, что мои философствующие гости пьяны, и поспешил на
улицу, чтобы узнать исход битвы. Константин наголову разбил Максенция.
Поверженный полководец утонул в Тибре. Но для собиравшихся в группы горожан
самым важным было другое: говорили, что, перед тем как отправиться на битву,
Константин увидел в небе знак, ниспосланный Иисусом Христом.
Знак появился сразу после полудня. Константин взглянул на
небо и прямо над стоявшим в зените солнцем увидел крест и надпись: «С этим
победишь».
Я не поверил. Как могло римскому императору явиться
христианское видение? Я поскорее вернулся к письменному столу, чтобы записать в
дневник все подробности, и приготовился ждать, какие еще сюрпризы преподнесет
мне история.
Гости, собравшиеся в моем доме, пришли в себя и бурно
обсуждали последние новости.
Никто не верил в знамение.
«Константин – христианин? Подлейте-ка еще вина», –
слышалось со всех сторон.
Но, ко всеобщему изумлению, Константин оказался-таки
христианином.
Вместо того чтобы отпраздновать великую победу, по обычаю
щедро одарив храмы, он сделал пожертвования христианским церквам, причем
повелел всем наместникам поступить точно так же. Потом император преподнес в
подарок христианскому Папе дворец на одном из холмов, носившем название Целий.
Отмечу, что впоследствии дворец тот переходил от Папы к Папе на протяжении
тысячи лет. Я знавал его обитателей, самолично заглядывал внутрь, чтобы
посмотреть, как устроился наместник Христа, и строил домыслы о том, чем все это
закончится.
Вскоре появились законы, запрещавшие казнь через распятие, а
также проведение гладиаторских боев, столь популярных у римлян. Воскресенье
объявили праздником. Император даровал последователям Христа всяческие
привилегии, и не успели мы оглянуться, как те пригласили правителя Рима принять
участие в религиозных диспутах!
В африканских городах споры о доктрине зашли настолько
далеко, что поднялись бунты и христиане принялись убивать друг друга. Народ
потребовал вмешательства императора.
На мой взгляд, в том, что касается истории христианской
религии, необходимо учесть один очень важный факт. С самого начала христианство
несло с собой жестокие споры и войны, привлекая на свою сторону светские власти
в надежде использовать их силу в разрешении многочисленных конфликтов.