Укусы рассвета - читать онлайн книгу. Автор: Тонино Бенаквиста cтр.№ 12

— Верно.

— Ах, так это и есть «sank rou doe noo» [11] !

— Браво! Чего вам налить?

И в следующий же миг я превратился в нью-йоркца, мое одиночество вдруг стало приятным, плотный тяжелый стакан наполнился плотным тяжелым напитком, взгляд уперся в ряды разноцветных бутылок, и мне захотелось бросить парню в белой куртке за стойкой: «Как всегда, Джимми».

Одна стена бара обклеена банкнотами, другая — флажками американских футбольных клубов, дипломами, фотографиями и газетными вырезками. Средний возраст посетителей — сороковник. Наконец-то я чувствую себя среди взрослых людей. Несмотря на гул голосов, в баре как-то странно тихо. Я с неприязнью думаю о том, что америкашки оккупировали Европу, что они заразили нас своим бескультурьем, навязали свои паршивые товары, свои тряпки, свой страх перед холестерином, свои образы, свою музыку и свои мечты о преуспеянии. Но стоит мне вспомнить главное, как я им все прощаю. А главное — их бары.

Конечно, все эти приколы дядюшки Сэма не в силах соблазнить неисправимых приверженцев красного вина, адептов цинковых стоек бистро, любителей аперитивов и жизнерадостных ненавистников пастиса, готовых расцеловать хозяина, который нежданно-негаданно налил им за счет заведения. Французы изобрели кафе, но они не способны понять, что такое бар и как там нужно пить.

Нью-йоркский бар — это высокий табурет с видом на весь этот низменный мир, табурет, с которого лучше вообще никогда не слезать. Это бармен, который умеет не замечать лишнего, не рвет в клочки кассовый чек в ожидании чаевых, а предлагает четвертый стакан, если первые три «прошли хорошо», и понимает, что чем больше он предложит, тем больше ты выпьешь; который не старается выгадать на льде и сэкономить на выпивке; который умеет сказать разбушевавшемуся клиенту: «Ладно, я вам налью, но это будет последний», и который всегда готов проводить тебя к коллеге в соседний бар, когда закрывает свой собственный.

Нью-йоркский бар — это важный чиновник, отринувший радости домашнего зэппинга [12] , это шофер такси, отдыхающий от психованных пассажиров, это сорокалетние женщины без пола и возраста; и все они сидят бок о бок у стойки, не скандаля и не жалуясь на проблемы, потому что, в конечном счете, у каждого своя жизнь.

Нью-йоркский бар — это табачный автомат, это тяжелые стаканы, которые можно сколько угодно вертеть в руках, не рискуя опрокинуть, это полированная деревянная стойка, такая длинная, что за ней могут мирно восседать две бейсбольные команды-соперницы. Это металлическая перекладина под ногами, для большей устойчивости, это двадцатидолларовая бумажка, которую кладут перед собой и которая мгновенно исчезает, как только вы ее пропиваете. В нью-йоркском баре никто не уговаривает вас выпить и никто не укажет на дверь. В нью-йоркском баре люди не шарят по карманам в надежде отыскать завалявшуюся мелочь.

Хозяева парижских бистро никогда не поймут всего этого.

Этьен уже здесь, сидит один, просматривая газету, в расхлябанной позе тинейджера — посетителя Макдо. Впрочем, он и похож на подростка — кроссовки, джинсы, куртка. Я никогда не видел его одетым иначе, даже на самых избранных вечерах, где требуется вечерний костюм. Полсотни годков и абсолютная загадка для всех. Невозможно определить, понимает ли он хоть слово в этой «FinancialTimes», есть ли у него акции чилийских бокситов или он просто не нашел ничего лучшего, чтобы развеять скуку. Увидев меня, Этьен нервно комкает свою газетенку и отшвыривает ее на другой конец бара. Он сильно возбужден.

— Скажи-ка, ты, случаем, не шутил нынче утром? Я, как очухался, только об этом и думаю… Ну, признайся, ты нас разыграл?

Бар выглядит таким, каким я его помню. Красный ковролин на полу, уютный золотисто-коричневый полумрак цвета виски; это, конечно, не Нью-Йорк, скорее похоже на бар дорогого отеля, не хватает только пианино с его ласковым журчанием. Шестьдесят франков за бокал — я по привычке готов возмутиться этим грабежом. Совсем забыл, что с прошлой ночи денежные проблемы не должны меня волновать. Отныне мне стоит лишь запустить руку в карман, и вместо неприятной пустоты я нащупываю там толстенькую пачку банкнот, которые предстоит растратить на нужды порока. Это их единственное предназначение!

— Тебя угостить? — спрашиваю я.

От изумления он сваливается с табурета и ударяется головой о стойку.

— Что-о-о? Ну-ка повтори! Ты — меня — угощаешь? Ты?!

Вместо ответа я вытаскиваю из кармана пачку и, отслюнив купюру, подзываю бармена.

— Значит, ты не шутил! Ну тогда… два «Jack Daniel's» без льда.

Парень в белой куртке подает их нам со стаканом ледяной воды, как у них водится. Этьен никак не придет в себя, он хватает бокал трясущимися руками, и видно, что дрожат они не от выпивки и даже не от вида денег. То, что свалилось мне на голову сегодня утром, вызывает в нем глубинное, давно забытое чувство то ли сострадания, то ли солидарности. Как будто ему чудится, что беда постигла не меня, а его самого. Иди знай, что там у него на душе… И что ему довелось пережить когда-то много лет назад, перед тем как снова вернуться в подростковый возраст.

— Ты хоть представляешь, куда они могли запихнуть мистера Лоуренса?

— Даже если бы и знал, это нам ничего не даст. Старикан, которого мы встретили этой ночью, опасный тип. В тысячу раз опаснее того психа в желтой куртке — помнишь, который отплясывал в спортивных штанах в «Паласе»?

— Ну, если он хуже того типа в желтой куртке, тогда дело серьезное.

— Видел бы ты глаза этого ненормального! Такое выражение бывает только у террористов-смертников. Он на все способен — и заложника взять, и бомбу подложить, и покончить с собой в каком-нибудь бункере. В этом смысле ты прав, я не собираюсь рассказывать об этой встрече полицейским. Ты только представь: жалкий безработный в схватке с никому не известной международной мафиозной группировкой!

Наступила пауза, в течение которой я закурил очередную сигарету и смерил взглядом шикарно одетую пожилую чету, нежно державшуюся за руки. Вошел турист, но его мгновенно выпроводили, так как он был в шортах. У меня сжалось сердце при мысли о том, как отреагировал бы на такое обращение Бертран: даю голову на отсечение, что он тут же содрал бы с себя шорты и сел за стойку в одних трусах.

— Бертран у них в руках. В моем распоряжении двое суток. Затем нас меняют местами, и я попадаю в заключение. Мне кажется, этого Джордана не так-то трудно засечь, стоит только обзвонить всех наших полуночников, — даже мы трое, Жан-Марк, ты и я, за два дня сможем охватить добрую половину тусовки.

Говоря это, я буквально физически чувствовал, что время пошло: мне осталось меньше тридцати шести часов до того, как покорно отдать себя в лапы наших тюремщиков. Наш Париж не так уж велик — пятнадцать, ну двадцать ключевых точек, и большинство из них сосредоточено в трех-четырех хорошо известных кварталах. Зато Париж Джордана остается для меня тайной — мне, конечно, уже известны кое-какие уголки, где его можно встретить после полуночи, но ведь это капля в море. Я, подбирающий жалкие крохи на разных вернисажах и клубных вечеринках, всего лишь скромный дилетант и понятия не имею о настоящих роскошных приемах и празднествах. А Джордан может быть вхож повсюду, в такие высокие сферы, о которых я и мечтать не смею, — например, в тайные клубы «Argentry Internationale», в места, где запросто общаются с эмирами, в общем, в заведения, наглухо закрытые для простой публики, о которых самые продвинутые тусовщики и слыхом не слыхивали. Легко себе представить любой вариант: великосветские притоны ценителей группового секса, секту приверженцев «Кровавой Мэри», общество любителей увеселительных чартеров на Багамы и обратно, да мало ли что еще! У Бога всего много.