Одно несомненно: наше присутствие здесь, в конце концов, расшевелило кого-то, а скорее всего, многих, и теперь издаваемый ими шум не мешало слышать даже наше тяжелое дыхание, стук наших сердец и топот наших ног по черным туннелям. Издаваемый ими шум, именно шум, поскольку ни один человек из нормального внешнего мира под голубыми небесами и с чистым воздухом не смог бы назвать речью эти отражающиеся от стен, резкие взрывы кваканья, недоуменного урчания и ворчания. И никто не подумал бы, что эти шелестящие и шлепающие звуки способны издавать люди. Или, может, отдаленно они напоминали людей, но дошли до такого уровня дегенерации, что любому человеку показались бы полностью чужеродными. И никто из обычных людей никогда не видел этих «глубоководных», или «тритонов», как Дэвид назвал их, по крайней мере, до сих пор!
Но когда мы добежали до центральной галереи и остановились, переводя дыхание, и Дэвид поджег второй запальный шнур, этот пробел в нашем восприятии был восполнен, чего я не забуду до конца своих дней.
Началось все с бьющего по нервам звона огромного колокола, чье эхо в этих адских туннелях просто оглушало, а закончилось… Но я опережаю события.
Одновременно со звоном колокола с гораздо более близкого расстояния зазвучал хор кваканья и бормотания. Дэвид схватил меня за руку и оттащил в маленький боковой туннель, под углом уходящий от галереи. Он сделал это потому, что звуки, которые мы слышали, раздались гораздо ближе, но не только; вдобавок они исходили как раз из того хода, которым мы должны были бежать. Но как безумно капризны боги судьбы! Укрывшись в боковом туннеле, мы столкнулись с ужасающим зрелищем. Может, в каком-то смысле оно было пострашнее того, что ожидало нас в галерее.
Ход, в который мы вбежали, собственно туннелем не был, а представлял собой пещеру в форме буквы «L». Когда мы обогнули единственный угол, нашим взглядам открылось то, что до сих пор оставалось тайной. Мы непроизвольно отпрянули, и я безмолвно молил Бога, если действительно на свете есть какой-то добрый, разумный Бог, чтобы он дал мне сил не потерять сознание прямо здесь и сейчас.
Там бесформенной грудой лежали изодранные останки старого Джейсона Карпентера. Это мог быть только он. У ног в вечном покое застыло изуродованное тело Боунса, его пса. И повсюду вокруг валялись израсходованные гильзы дробовика, а в наполовину сгнившей, наполовину мумифицированной руке Карпентера был сам дробовик, который, в итоге, не спас его.
Однако он сражался… и как сражался! Джейсон, и его пес тоже.
Их трупы были не единственными оставшимися высыхать и гнить в этой пещере, ставшей могилой. Нет, с одной стороны лежала груда тел псевдолюдей, точнее, их клочья, которые я почти не в силах описать. Достаточно того, что я даже не буду пытаться этого делать, просто готов подтвердить, что они выглядели именно так же чудовищно и уродливо, как в рассказе Дэвида об Иннсмуте. И если в смерти они вызывали омерзение, то в жизни должны были выглядеть намного хуже. Но об этом впереди.
Не хотелось, конечно, но фонари пришлось выключить. Мы скрючились в зловонной тьме среди трупов мужчины, пса и воплощенных ночных кошмаров; нам оставалось только ждать. И ни на мгновение мы не забывали о медленно сгорающих запальных шнурах, о быстро утекающем времени. Наконец звон колокола смолк, и его эхо угасло вдали, и издаваемые «глубоководными» звуки стали стихать, когда они в массе своей удалялись к призывающему их источнику, и в конце концов мы продолжили путь.
Включив фонари и пригибаясь, мы бегом вернулись в галерею и… лицом к лицу столкнулись с тем, отчего волосы на голове встали дыбом! Там, в центре галереи, задержался единственный представитель этой квакающей, шлепающей орды. При виде нас он вздрогнул и выпучил «рыбьи» глаза.
Спустя мгновение это непристойное создание — получеловек, полурыба, полулягушка — вскинул перепончатые руки, издал шипящий, хриплый крик гнева, бросился на нас и…
Кренясь, шлепая и спотыкаясь, он ринулся головой вперед прямо на дробовик, который я сжимал в руках. Оба дула изрыгнули огонь… Лицо и грудь монстра взорвались окровавленными ошметками, тело поднялось в воздух и отлетело на другой конец пещеры.
Дэвид закричал мне в ухо, потащил за собой, и… Все остальное слилось в хаос, безумие, кошмар бегства и страха.
Я вроде бы помню, как перезаряжал дробовик, несколько раз, мне кажется, и еще более смутно помню, как стрелял из него, вроде бы много раз. И Дэвид, по-моему, тоже стрелял, даже более успешно. Что касается наших мишеней, то промахнуться в них было трудно. Они клацали когтями, их выпученные глаза пылали ненавистью и вожделением. Зловонное, чужеродное дыхание било нам в лица. Омерзительные, окровавленные тела падали, преграждая нам путь. И все время в воздухе стоял шум — кваканье, шлепанье и шуршание, по мере того как в «это место внизу» прибывали все новые порождения океана.
Потом… титанический взрыв, от которого задрожали каменные стены. Его раскаты еще не успели смолкнуть, когда послышался новый грохот… С потолка полетел град осколков и пыль, и один из боковых туннелей обвалился, когда мы пробегали мимо его входа… но в конце концов мы домчались до подножия уходящей вверх винтовой каменной лестницы.
Дальше мои воспоминания становятся более отчетливыми, иногда даже слишком яркими, если угодно, как будто наше спасение обострило притупленные страхом чувства — и я вижу, как Дэвид поджигает последний запальный шнур, а я стою рядом, стреляя и перезаряжая дробовик. Острый запах серы и черного пороха в облаках пыли, дрожащие лучи фонарей и тьма, снова и снова извергающая отвратительные, жуткие фигуры. Дробовик в моих руках нагревается и наконец вовсе отказывается стрелять.
Тогда мое место занимает Дэвид и в упор расстреливает жутких квакающих тварей. Пронзительным голосом, в котором отчетливо слышны истерические нотки, он приказывает мне подниматься, подниматься и убираться из этого проклятого места. Уже наверху я оглядываюсь и вижу, как его волокут, и он исчезает под пульсирующей массой скребущих когтями тел; взгляды лягушачьих глаз жадно устремляются в мою сторону… в широко разинутых ртах блестят жуткие клыки… мгновенная пауза, а потом с пронзительными воплями твари устремляются следом за мной!
И наконец… наконец, я выскакиваю в пронизанный лунным светом туман, и с силой, которую способно породить только безумие, задвигаю на место плиту и кладу поверх нее камень, поскольку очевидно, что Дэвида больше нет и беспокоиться о нем не имеет смысла. Все произошло быстро, я видел его гибель собственными глазами, но, по крайней мере, он выполнил то, что задумал. Я знал, что это так, чувствуя, как земля подо мной содрогается, когда динамит довершает начатое.
Потом, пошатываясь, я вышел из строения без крыши и рухнул на тропинку между низкорослыми фруктовыми деревьями и влажными от тумана кустами. И лежа там, я продолжал чувствовать, как земля сотрясается подо мной и рушится каменная кладка, вырванная из изъеденного веками фундамента.
И в самом конце, перед тем, как, слава богу, потерять сознание, я наконец был вознагражден зрелищем, которое позволило мне с рассветом очнуться нормальным, несломленным человеком. Я имею в виду вот что: рассеяние над долиной огромной, извивающейся массы тумана, истекающей из сотрясаемой от ярости фигуры тритона.