– Что вы имеете в виду? – не поняла Ирина и тут же
нахмурилась. – Что вы… местные жители относились к пленным с большой
теплотой. Конечно, в первое время они их чурались, но потом даже подкармливали.
И немцы помогали местным чем могли, в деревне же остались только старики,
женщины и дети, без мужских рук, сами понимаете… помогали что-то починить, подправить.
Я уже говорила, пленные свободно передвигались в пределах деревни, местные к
ним быстро привыкли. Возможно, не все относились к ним по-дружески, но никаких
инцидентов не было. Сохранилось несколько писем военнопленных к своим
родственникам, так вот о жителях деревни они отзывались с благодарностью.
– Ага, сплошной праздник, а потом ба-бах – и двадцать пять
человек отдали богу душу, – пробормотала Женька.
– Вот, кстати, фамилии солдат охраны. По воспоминаниям, у
них с пленными были отношения едва ли не дружеские.
– Не сомневаюсь, – вновь буркнула Женька, я тем
временем изучала список фамилий. Восемь человек в алфавитном порядке: Авдеев,
Григорьин, Коноплев, Петренко, Плещеев, Рогожин, Снитков, Яшутин.
Конечно, я первым делом обратила внимание на фамилию
Петренко. Петренко Степан Иванович. Только имя, фамилия и отчество. Но они
полностью совпадали с фамилией, именем и отчеством отца Кошкиной, так что я
была уверена, это он и есть. Еще три фамилии привлекли мое внимание.
– Какая фамилия у наших сестер? – спросила я Женьку,
хотя сама прекрасно помнила.
– Коноплевы, – сказала она, а я ткнула пальцем в нужную
строку. – А некто Рогожин сегодня спешно покинул деревню, узнав о
несчастье в монастыре.
– И Наташа, – тихо произнесла Женька. – Это о ней
сестры сегодня говорили. Она внучка Петра Плещеева.
– Вот и Плещеев, – кивнула я. – Петр Кузьмич.
– Ничего себе, – покачала Женька головой и замолчала,
не находя нужных слов. Ирина топталась рядом, не понимая, о чем мы говорим,
через минуту она спросила, нужна ли нам еще помощь, и поторопилась уйти. А мы с
Женькой продолжали таращиться на пожелтевшие фотографии.
– Вот тебе и невинно убиенные, – вздохнула
Женька. – Вот и тайна, которую так тщательно оберегают местные. Грохнули
двадцать пять человек в одно прекрасное апрельское утро, а теперь зубами
клацают.
Я не была уверена в том, что все так просто, и нахмурилась,
размышляя:
– Допустим, они их убили. Хотя… ну скажи на милость, с какой
стати?
– Ты что, не слышала? С войны из деревенских никто не
вернулся. Отцы, мужья, братья, сыновья. Сколько их было? И все сгинули. А здесь
эти живут. Может, тяжело живут, в плену, но живут. Это была месть, которую
поспешили списать на несчастный случай. Храм не жалко, его и так разбирали, а
пленных… их в первую зиму перемерло столько же, двумя десятками больше, двумя
меньше.
– Все это ясно, но… прошло несколько лет. Я понимаю, если бы
это случилось сразу, но четыре года – большой срок, раны затягиваются, к тому
же мы, слава богу, никогда особой злопамятностью не отличались. Тут должно быть
что-то такое… Опять же, зачем сюда Кошкина приезжала? И что нашла в бумагах
отца?
– Смотри, что получается, – горячилась Женька. –
Погибли только немцы, охрана, скорее всего, была предупреждена, то есть папаша
Кошкиной знал о злодействе. И возможно, оставил что-то вроде воспоминаний.
– И из-за них Кошкину убили? – вздохнула я.
– Да, как-то нескладно получается. Допустим, он назвал
фамилии убийц, но их, скорее всего, уже нет в живых, да и срок давности…
– Опять же, ей незачем было приезжать сюда. Желала
полюбоваться на дело рук папаши? Довольно сомнительно. Я могу понять местных,
слава убийц им ни к чему, вот они о тех временах и предпочитают молчать. Однако
по-прежнему не ясна роль Кошкиной. И все той же Натальи. Кто звонил из монастыря,
зачем звонил? Полная неразбериха.
– Это точно. А еще надпись на кресте кто-то оставил.
– Слушай, а что сестры о своих мужьях говорили?
– Все трое погибли в результате несчастных случаев, –
мутно посмотрев на меня, ответила Женька. – И волки выли… Анфиса…
– Только без мистических бредней, пожалуйста, –
попросила я. – Предположим, взрыв не случайность, но даже это надо еще
доказать.
– По мне, так все яснее ясного.
В этот момент у Женьки забренчал мобильный – звонил Петечка
с вестью, что Петренко Степан Иванович служил как раз в тех краях, где мы с
Женькой в настоящий момент голову ломали над загадками более полувековой
давности.
– Спасибо, родной, – презрительно фыркнула
Женька. – Мы это и без тебя успели узнать. – Поспешно и без всякого
намека на благодарность она с ним простилась, после чего решила позвонить
Волкову. – Пора бы ему освободиться.
Оказалось, что Волков находится в музее. Мы сообщили, где
нас можно найти, и стали ждать его появления. Волков пришел через десять минут,
улыбаясь, предложил выпить кофе. В тот момент кофе интересовал нас мало, и мы
сразу полезли с вопросами.
– Значит, вас интересует та давняя история? – окинув
взглядом экспозицию, произнес он. – История, скажем прямо, непростая.
– Мы считаем, что это был вовсе не несчастный случай, –
решительно заявила Женька.
– Убийство из мести? – пожал он плечами. – Честно
скажу, сомневаюсь.
– Почему?
– Время. Прошло слишком много времени, чтобы ненависть была
столь сильна.
– Анфиса тоже мне эти четыре года в нос тычет, а я считаю,
что все просто. Представился случай, ну и рванули монастырь, благо, что там был
склад взрывчатки.
– Ничего подобного, – покачал головой Волков. –
Никакого склада к тому моменту в монастыре уже не было.
– Как? – удивилась Женька. – Нам только что
сотрудница музея сказала.
– Она, скорее всего, никогда этой историей особо не
интересовалась и располагает лишь общими сведениями. Склад действительно был,
когда вблизи Рождествена строили железную дорогу. На ней, кстати, пленные
поначалу и работали. Потом дорога пошла на север, и гонять колонну каждый день
на большое расстояние смысла уже не было. Тем более что рабочей силы хватало, в
округе было полно лагерей, дорогу дальше строили зэки. В тридцати километрах
севернее находилось большое село, вот там располагался штаб строительства, туда
же перевели и склад. А немцы занялись разборкой храма, ну и другими работами.
Клуб построили, железнодорожную станцию… Так что ни о какой взрывчатке,
хранящейся в монастыре, и речи быть не могло.
– Что ж там тогда взорвалось в таком случае? – растерялась
я.