1942. Реквием по заградотряду - читать онлайн книгу. Автор: Александр Золотько cтр.№ 50

Севка оделся и пришел на кухню.

– Ты сегодня снова не пошел в университет, – сказал Костя, накладывая в тарелки картошку. – Выпрут тебя…

– И правильно сделают, – кивнул Севка. – Чем скорее, тем им же лучше. А то я кого-нибудь убью в альма-матер. К хренам собачьим.

Нет, он несколько раз сходил на занятия, девчонки посмотрели на него с удивлением и сказали, что он здорово изменился. Возмужал. А потом Севка во время одной из лекций, когда преподавателя понесло по теме Великой Отечественной войны, встал и молча вышел.

Слушать рассказы о кровавой гэбне и подлых политруках было так же противно, как о едином порыве и мудром Вожде.

И с каждым разом было все труднее удерживать себя в руках.

Все это значило, что в полный рост встает проблема – что делать дальше. Бросить университет? Глупо. Куда-то перевестись? Но Севка ничего, кроме чтения книг, толком и не умел. Работу, кстати, тоже стоило поискать – экспроприированных у Михаила Альбертовича денег надолго не хватит. А снова требовать у него?

Когда Севка зашел за своей трудовой, владелец издательства встретил его стоя и моргал испуганно до тех пор, пока Севка не убрался прочь.

Что-то нужно делать, сказал себе Севка.

Может, все перетерпится?

Он снова сможет спокойно смотреть телевизор, слушать лекции и жить дальше, не обращая внимания на приступы тошноты.

Перетрется.

Смог же он смириться с гибелью родителей? Тогда казалось, что весь мир рухнул, разлетелся в осколки, разодрав в кровь душу и сознание Севки.

Но ведь справился… Справился, несмотря на страхи того же Богдана.

Кстати, о Богдане…

– Сегодня – двадцать третье февраля, – сказал Севка. – Праздник как-никак…

– Есть повод выпить, – кивнул Костя и подсел к столу. – Вечером предлагаю…

– Вечером так вечером, – согласился Севка и взял в руку вилку. – Только на закуску купим что-нибудь не куриное. Лады?

Костя молча улыбнулся.

– А знаешь, почему мы с тобой не ушли тогда к казакам? – как бы между прочим спросил вдруг Севка, цепляя курицу вилкой.

Всем своим видом и небрежным тоном он демонстрировал, что на самом деле вспомнил о том ночном разговоре с Учителем не потому, что его так уж сильно мучат воспоминания. Так, вспомнилось…

Они могут побеседовать во время завтрака. Два взрослых бывалых человека просто оглянутся назад, в прошлое. На месяц или на шестьдесят девять лет, это как считать.

Им предложили тогда жить, но они отчего-то выбрали смерть. То, что они в результате все-таки выжили, ничего не меняло. Абсолютно ничего.

– Почему? – спросил Костя, отламывая кусочек хлеба.

– Вот что ты испытал тогда?

– Злость. На этого Грышу, на младшего урядника. На Учителя этого… Но больше всего – на тебя… – Костя подцепил на вилку корнишон из банки, с хрустом и видимым удовольствием прожевал. – Если бы ты тогда…

– Угу, если бы я тогда, то ты бы не получил пулю, а мы бы сейчас резали пленных красноармейцев. Или уже общались бы с представителями доблестного вермахта. Но мы отказались… И я понял почему. Мне, например, было стыдно. Дико стыдно… – Севка со стуком положил вилку на стол, почти бросил, словно вилка была в чем-то виновата.

– За что? – спокойно спросил Костя.

– За Узловую. За то, что я – струсил. Струсил настолько, что забыл и о тебе, и о своем желании вместе с народом сражаться против немецко-фашистских оккупантов… Я же так красиво сказал Орлову там, на болоте, что он не понимает, а я… Я пойму, разберусь, постигну… И что? Я струсил, мне было неважно в тот момент – победит ли Советский Союз или будет разгромлен. Это только потом, на шоссе, мне в голову пришла мысль, что останься я там, встань я вместе с капитаном к пушке, то мы могли бы разнести все эти чешские жестянки в клочья и вдребезги. Тридцать семь миллиметров, автомат. Мы бы… А в одиночку капитан не смог бы стрелять. Ты же знаешь, что там раздельное наведение… И…

– И что? – спокойно спросил Костя.

– И выходит, что я виноват…

– В том, что немцы вышли к Узловой? – спросил Костя. – В том, что наши проморгали удар и вбросили четыре эшелона прямо в пекло? Ты в этом виноват?

– Нет, я виноват в том, что не попытался – даже не попытался остановить бегущих, не попытался драться… – Севка скрипнул зубами.

Ему было обидно, до слез обидно, что в своем первом настоящем бою он повел себя как… как трус. И потом, в той хате, он просто попытался искупить свою вину… Попытался себе самому доказать, что не трус, что там, на станции, он не струсил, а растерялся. Если бы у него было чуть больше времени – он бы смог…

– Сева… – тихо сказал Костя. – Ты не психуй. Посмотри в окно.

– И что я там увижу?

– Ты дома, Сева. Ты у себя дома. Это плохо? Тебе здесь?..

– Мне здесь плохо! – выкрикнул Севка. – Плохо мне здесь. Ты это понимаешь? Что я здесь?.. Я думал, что способен на что-то… на что-то серьезное…

– Подвиг совершить?

– Да, подвиг. А что, это стыдно – хотеть совершить подвиг? Настоящий, не тот, что я вроде как совершил. Не запороть штыком четырех полусонных немцев с перепугу и не всадить немецкому диверсанту пулю в затылок по приказу Орлова. Настоящий. Такой, чтобы от меня зависело – делать это или нет. Чтобы я понял – могу я осознанно рискнуть. Понять, что я при этом почувствую, и понять, что чувствуют те люди… Те, в сорок втором. А вместо этого…

– А вместо этого ты спас мне жизнь, – сказал Костя. – Ты вытащил меня, считай, из могилы. А перед этим ты целый год… почти целый год не кланялся пулям. Ты немцев штыком заколол с перепугу? А в январе ты шел по тылам немцев – с перепугу?

– Мне приказал комиссар.

– И мне приказал комиссар. И что? А тем, кто стоял насмерть под Москвой, – им ведь тоже приказали. Стоять насмерть. И тем, что сдавались, – приказали стоять насмерть. И тем, что бежали с передовой в тыл, – тоже приказывали стоять насмерть. У всех на войне есть этот приказ, только не все его выполняют. Ты этого до сих пор не понял… Твой первый настоящий бой, тоже выдумал! Твой первый настоящий бой был в октябре сорок первого, в Москве. Тебя никто не заставлял перестреливаться с теми мародерами.

– Ты.

– Я? Я похож на ненормального? Если бы ты тогда отказался, то и я бы не влез в драку. Меня готовили не для того, чтобы я отстаивал учреждения советской торговли. Меня не для того комиссар натаскивал. Когда он узнал о той перестрелке, я думал, он меня в порошок сотрет. Это он тебе ничего не сказал, а я… я получил по полной программе. И если бы нам довелось с ним еще раз встретиться, то получили бы мы с тобой оба. За то, что отказались перейти, – Костя замолчал, ковыряясь вилкой в картошке. Потом поднял голову и вздохнул: – А то, что мы с тобой… что нам стало стыдно – это для комиссара не оправдание. Совсем не оправдание, между прочим. И тебе, кажется, звонят…