Агент сыскной полиции - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Мельникова cтр.№ 59

Она полностью захватила инициативу в свои руки, и он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, не видеть этого языка, плотоядно облизывающего губы, не видеть, как она тискает собственные груди и извивается на нем, закидывая назад голову. И скачет… скачет… скачет…

О черт! Словно озарение вдруг сошло на Алексея в тот самый момент, когда Завадская, взвизгнув, забилась от наслаждения, а потом упала на него и принялась покрывать поцелуями влажное от пота мужское тело, не подозревая, что творится в его душе. А творилось там нечто гадкое и стыдное: потому что теперь он достоверно знал, кто была та таинственная, рыжеволосая «богиня», услаждавшая Отто фон Дильмаца.

И, судя по только что пережитым ощущениям, восторги старого князя были вполне обоснованны…

Алексей застегнул ворот рубашки и покосился на Завадскую. Она лежала, прижавшись бледной щекой к подушке, и смотрела на него большими, ввалившимися и пустыми, словно высохший колодец, глазами. Маленькая рука беспокойно теребила край одеяла. Что-то происходило в ее душе, но она не желала об этом говорить, а Алексей не желал этого знать. Он вновь обвел ее взглядом и спросил:

— Пить хочешь?

— Хочу, — встрепенулась Завадская и виновато улыбнулась. Так улыбаются женщины, прежде хорошенькие, но в какой-то момент сумевшие понять, что их чары уже не действуют на мужчин, а тело не вызывает ответного желания.

Он молча принес из гостиной стакан воды. Женщина благодарно улыбнулась и медленными глотками опорожнила стакан. После этого глаза ее несколько ожили, и она уже с большим интересом стала наблюдать, как Алексей натягивает сюртук, а следом — шляпу.

— Не уходи, — попросила она вдруг хрипловатым шепотом, — ты ведь хотел остаться со мной… — Она вскочила с кровати и, как была, голышом подскочила к Алексею, обхватила за шею и стала покрывать поцелуями его лицо, не переставая шептать:

— Ты ведь говорил, что готов на что угодно…

— Да, я готов на что угодно ради тебя, — произнес он строго и попытался разнять ее руки. Но Завадская вцепилась в него мертвой хваткой, и его попытки не увенчались успехом.

Ее голова прижалась к его груди, и Алексей вдруг разглядел, что волосы у самых корней у нее совершенно седые. И эта едва наметившаяся светлая полоска, особо заметная на проборе, заставила его сердце невольно сжаться. Эта женщина нисколько не лукавила, когда говорила, что готова идти на плаху за высокие идеалы. И седые волосы, которые она вынужденно красила в рыжий цвет, сказали ему гораздо больше, чем все ее уверения в непоколебимости взглядов и верности идеям борьбы за счастливое будущее.

«Фанатичка! — вспомнились вдруг ему слова дядьки. — Такие ни перед чем не остановятся!..» И он почти нежно обнял ее за плечи и попросил:

— Расскажи, как тебе удалось бежать с каторги?

— С каторги? — Она подняла голову и снизу вверх посмотрела ему в глаза. — Я не могу рассказать тебе в подробностях, потому что тогда я выдам верных нам людей. Но одно скажу. Тебя удивили седые волосы? Тебе не понравилось, как я выгляжу? А ведь мне всего двадцать семь… — Завадская сдернула одеяло с кровати и закуталась в него. Затем с вызовом посмотрела на Алексея. — Мне б хотелось увидеть, милый мальчик с пухлыми щечками, как бы ты выглядел, пролежав сутки под покойником в холодном сарае, а потом стражник разбил бы голову мертвеца молотком, и холодные мозги брызнули бы тебе на лицо… А ты должен при этом лежать неподвижно, иначе все пропало…

Стоит пошевелиться, вздрогнуть, громко перевести дыхание, и все — считай, ты тоже мертвец. И если тебя не сгноят в карцере, то отправят на свинцовые рудники, откуда обратной дороги нет…

— Зачем они разбивают голову, — поразился Алексей, — боятся, что покойный воскреснет?

— Нет, просто были случаи, когда пытались сойти за мертвого и бежать подобным образом с каторги.

Кладбище находится вне острога, в версте от поселения, но побег не удался, потому что один из покойников не выдержал и чихнул в гробу… Возчики, которые везли гробы на кладбище, поначалу разбежались по кустам со страху, а потом самый ушлый сообщил начальнику тюрьмы, тот прислал казаков из охраны… — Завадская махнула рукой. — Дальше неинтересно…

— Почему же? Мне как раз очень интересно! — Алексей взял ее ладонь и прижал к своей щеке. — У тебя страшно холодные руки.

— Да, — ответила она тихо, — я очень волнуюсь.

Наш побег, я уверена, не раскрыт до сих пор, но более двадцати товарищей томятся в карцере и ждут отправки на свинцовые рудники. Если мы их не спасем, в начале июля их отправят за Вилюй… А там — смерть…

Алеша, — она жалобно посмотрела на него, — это наши лучшие товарищи. Смелые, надежные… Жандармы выследили нас, разгромили сначала петербургскую, затем московскую, в конце концов добрались до киевской организации. Пять человек повесили, остальных бросили в Шлиссельбург, в Петропавловку, после по этапу отправили в Тару… А там болота, вечная сырость, ночью — холодно, комары заедают. Днем и того хуже — жара несусветная и от мошки никакого спасения. Одежда ей не преграда, слишком мелкая дрянь, везде пролезет. Все тело в расчесах, язвах, коростах, лицо распухает… Люди гниют заживо… — Завадская как-то странно всхлипнула и закашлялась, прижав ладонь ко рту. Алексей быстро подал ей носовой платок, и она ответила ему благодарным взглядом. Кашляла она долго, с надрывом, все ее худое тело сотрясалось, и кашель был сиплый с подсвистом.

Наконец она отняла платок ото рта, быстро взглянула на него и, скомкав, затолкала под подушку. И произнесла уже более спокойно, только теперь не смотрела в глаза Алексею, а возле губ залегла резкая складка:

— Одну из политических каторжан. Веру Покровскую, начальник тюрьмы велел высечь розгами. Она обварила кипятком казака из конвойной команды. Эта скотина обозвал ее грязными словами… Веру высекли, а она не выдержала унижения, повесилась… Наши товарищи взбунтовались. Бунт, конечно же, в одночасье подавили. Казаки нескольких человек забили нагайками, двоих застрелили, а остальные дожидаются, когда Вилюй после наводнения войдет в берега, тогда их отправят на свинцовые рудники…

— Я все понял! — Алексей слегка подтолкнул ее в спину. — Иди оденься, а после поговорим более обстоятельно. Возможно, я смогу тебе помочь, но пока не представляю, каким образом.

Завадская вернулась быстро, словно боялась, что он передумает. Слегка прикрутив фитиль лампы, она бросила беглый взгляд на настенные часы и опустилась на кожаный диван с высокой спинкой, которую по диагонали пересекала вышитая гладью салфетка.

Алексей сел в кресло, положил ногу на ногу и принял скучающий вид, словно не шел уже третий час ночи, а его не слишком интересовало, что произойдет дальше.

Завадская повела плечами и, отыскав глазами брошенную на стул пуховую шаль, попросила ее подать.

Алексей молча выполнил просьбу и вновь занял прежнюю позицию все с тем же выражением скуки на лице.

Затем сложил пальцы щепотью и, выставив их на свет, принялся рассматривать ногти. Этот прием он заимствовал у Вавилова, и знал, что он действует безошибочно. Никого не оставляет равнодушным демонстративное молчание и разглядывание ногтей с самым глубокомысленным видом. Это первейшее средство довести человека до белого каления и вынудить его сказать порой даже то, о чем он ни сном ни духом не помышлял сказать.