Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Гаврилов, Анна Гаврилова cтр.№ 31

Этот жрец ждал на краю «плеши», которая на деле оказалась просто вытоптанной площадкой. Если бы народ не поднимался по этому склону, не возносил мольбы богам, вершина горы быстро бы заросла той же зеленой травкой.

— Здрав будь, — важно заявил Горян, кланяясь в пояс. Добря, не задумываясь, повторил за приятелем.

— И вам здравия, добры молодцы… — проскрипел жрец.

На старике добротная шерстяная рубаха до пят, пояс с хитрым узором. Белая густая борода закрывает некогда широкую грудь. Волосы, такие же белые, спадают на плечи, но на макушке лысина, от вида которой Добря чуть было не хихикнул. Руки иссушенные, морщинистые, но в них чувствуется особая сила. Глаза у богова служителя оказались удивительными — синие, а вокруг зрачков желтые ободочки.

— С чем пришли?

Горян замялся. Бросив короткий взгляд на приятеля, ответил:

— Мы… богам поклониться.

В небе пронзительно прокричала мимолетная птица, ветер рванул навстречу, ударил в лицо. Ноздрей коснулся запах дыма, жертвенный огонь взвился, словно хотел поприветствовать отроков.

— Проходите, — скрипуче разрешил жрец. Сам отодвинулся, освобождая путь. — Вы из чьих будете-то?

— Мы — княжьи отроки.

— Княжьи? Княжьи — это хорошо… А скажите, здоров ли князь?

— Ага… — в тон старику протянул Горян.

— Ну и славно!

Костер мерцал посреди площадки, изредка бросал в небо пригоршни искр. Чуть дальше — два боговых столба, огромных, затмевающих своей величиной любого, даже самого рослого человека.

Тот, что слева, с копьём, усатый, но безбородый. Исполин прижимает ладони к груди, а над ними блестит золотое солнце. Восемь лучей пронизывают колесо, расходясь во все стороны, и если прикрыть один глаз, начинает казаться, что катится яргой. Дажьбог окидывал мир добрым взором, и от взгляда этого становилось тепло.

Справа — другой, угрюмый. У этого борода серебряная, а усы позолочены и ноги, по всему видать, железные. На груди расцвел медью шестилистный цветок. В деснице — увесистый жезл, а в левой длани — камень драгоценный, каких ни один словен ещё не видывал.

Горян шепнул значительно, кивая на второго:

— Перун…

Добря и сам уже догадался. Да и кто ж из словен Перуна не знает? Ведь первый бог у пахаря, это его тучные небесные стада щедро орошают землю ливнями. И за порядком в роду следит, все ли по праву и обычаю. Это он хозяин вышнего огня, и потому здесь, возжигаемый от молнии, пламень горит неугасим.

Добря молчаливо стоял под пристальным взглядом издолба Громовержца.

«Эх, жаль, ничего на требу нету… — мысленно сокрушался он. — А к богам ведь с пустыми-то руками негоже приходить… Да и просить… если ничего взамен не дать…»

Зато Горяна такое положение дел явно не смущало. Стоял гордый, сияющий, губы беззвучно шевелились. Добря не знал, просит ли товарищ чего у грозового бога или хвалу возносит… а может, рассказывает о своих подвигах или заслугах.

«Хвала тебе, Перуне… — беззвучно проговорил Добродей. — Слава твоя среди людей велика… А я простой отрок, служу князю и тем, кому князь велит… И в жизни моей все хорошо. Только…»

По щеке поползла предательская слеза, мальчишка быстро смахнул капельку, покосился на Горяна — не заметил ли.

«Перуне… — снова начал он, — Я отрок, Добродеем кличут. И жизнь моя… хуже некуда. Я сам из Рюрикова города. Бежал. И тут вот… счастье боги дали, приняли меня в княжьи отроки. Осколод сам и принял. Но… — Мальчик сглотнул тугой комок в горле, зажмурился, пытаясь не пустить слезы. — Помоги. Все что захочешь для тебя сделаю. Только помоги!»

— Эй, ты долго ещё? — шепотом спросил Горян.

Добря встрепенулся, уставился на приятеля. Тот глядит снизу вверх, чешет пятерней белобрысую голову.

— Не, я все уже…

— И я. Давай тогда у подножья холма посидим? А то до вечера ещё далеко…

— Ладно, — пожал плечами, сделал шаг в сторону. Опомнившись, дернул приятеля за рукав, прошептал на ухо: — А может, жрецу помощь какая нужна? Старый он. Дров наколоть, воды принести. Давай спросим? А то мы и без треб на капище пришли, и вообще…

В глазах Горяна блеснули озорные огоньки, рот растянулся в широченной улыбке. В лице отрока Добря прочел обидное: «Ну и простофиля же ты!», сразу насупился.

— Ладно, идем отсюда, — буркнул Добродей и зашагал прочь с таким видом, будто прошлые слова изрек кто-то другой…

Солнце стало красным, как раскаленная сковорода, повисло над лесом. Возвращаться в город не хочется, а в общий дом тем более: при других Горян наверняка не станет разговаривать с Добрей. Но в животе урчит так, что встречный люд оглядывается, и дворовые псы занимаются лаем: думают, будто услышали голос лютого зверя.

Горян без умолку рассказывает о походной жизни, изредка в его голосе проявляется такой задор, будто самолично во всем участвовал. На самом деле это пересказ услышанного от отца — старшего дружинника князя, который прошел с Осколодом весь путь. Правда, не от самого начала, не от варяжских берегов, а от Русы, но и это тоже очень долго… и почетно. А сам Горян, стало быть, почти земляк, чего там, Ильмерское море переплыть.

— А ещё батя рассказывал, как Осколод из-за моря пришел! Вот ему удивились! Вернее, сначала удивились, а после оскалились, что дружина на зимовку в Русе осталась.

— А что ваши? Бились с Осколодом?

— Не успели, а хотелось.

— Брешешь. Кто же супротив князя пойдет? Вот я видал, Вадим пошел, и его самого боги наказали.

— А кто знал, что он тоже князь? Пока разобрались… — с видом всезнайки протянул Горян, хотя сам ещё под стол ходил пешком, когда события случались.

Добря ухмыльнулся.

Горян пожал плечами, смутился, будто лишнее взболтнул:

— Теперь Осколод точно князь. А у князей, говорят, нет уже ни матерей, ни отцов, ни братьев. Ой, смотри!

Отрок чуть подпрыгнул, указывая в сторону неприметного домишки. Добря проследил взглядом, прищурился, рассматривая ветхие бревна, крышу, которая готова съехать набок, мутные окошки. А вот крыльцо было новехоньким, ступени белые, ещё не успели почернеть на солнце. На последней ступеньке сидел мальчишка лет пяти и старательно ковырял рану на коленке.

Добря тут же ощутил себя очень взрослым, спросил, нарочно припуская в голос мужицкого баса:

— И че? Пацан как пацан…

— Да не… Я там только что твоего батю видел.

— Как это?

— Да вот так.

Добродей кожей чувствовал подвох, а вот отчего сжались кулаки, и сам не понял:

— Ты-то моего батю в глаза не видел! Почем знаешь, будто это он был?

— Да видал я… мы все видали. И не раз. Когда вы только в Киев пришли и после, когда на сторожевую башню смотреть бегали… Да и за тобой-то в первое время тоже приглядывали…