— Розмич, что стряслось-то!
Дружинник наконец отпустил перепуганного кульдея и остановился.
— Загадка! — выпалил он. — Загадка волховская!
Ултен глядел непонимающе, часто моргал.
— Старик говорил: змею на груди пригрел! — продолжал Розмич. — А мы отчего-то подумали, будто он о человеке!
— А об ком ещё думать? — осторожно, как у буйного, поинтересовался скотт.
Розмич горячо ругнулся, запустил руку в ворот и сорвал с шеи шнурок, извлекая наружу потаённый мешочек.
— Вот! Всю дорогу на собственной груди грел!
Не дожидаясь новых вопросов спутника, развязал хитрый узел и извлёк послание. В том, что письмена не обережные, дружинник уже не сомневался.
— Прочесть сможешь?
Кульдей уставился на испещрённую закорючками кожу, как на величайшее диво. Тут же прищурился, беззвучно зашевелил губами.
— Ну чего там? — торопил Розмич.
— Погоди!
Ултен поднёс записку к самому носу — в сумерках, вдали от костра, разглядеть письмена оказалось очень непросто.
— Латынь, — многозначительно пробормотал он.
— И чё? Чё это слово означает? Проклятье, да?
— Тьфу ты! Письмо латиницей выведено. Ишь ты, Затея-то непроста! Девка, а такие письмена знает!
— Не томи, кульдей! Что там? Об чём говорится?
Скотт читал медленно, по слогам:
— Людей по приказу Полата убили. Нас заневолили оклеветать.
— Чего? — после некоторого раздумья выпалил Розмич. — А ну, читай снова!
Ултен прочитал. И ещё раз, и ещё… На десятом читать сызнова отказался, да и сумерки сгустились так, что письмена едва просматривались.
— И чего это значит?.. — медленно, с угрозой проговорил Розмич.
Под суровым взглядом дружинника кульдей стушевался, замямлил что-то невразумительное. Но Розмич уже не слушал, погружённый в собственные мысли, в сравнении с которыми даже полынь слаще мёда кажется.
Когда спала оторопь, дёрнул скотта за рукав, велел:
— Пойдём. Ловчана разыскать нужно!
Ловчан нашёлся сам, не ступили и десятка шагов.
Лицо бескровное, глаза огромные и будто пустые. Губы сжаты в тонкую линию, плечи напряжены так, что жилы того и гляди лопнут. Вена на шее неистово пульсирует.
— Ты как тут очутился? — насторожился Розмич.
— Вас искал. Видел, как ушли, а нагнать не успел. После окончательно потерял. — Ловчан хватанул ртом воздух, опёрся рукой о ближнее дерево. — Разговор есть.
Ни Розмич, ни кульдей не осмелились перебить дружинника. Ждали.
Тот некоторое время собирался с мыслями, после огляделся и пробормотал:
— Просто в голове не укладывается. — Снова вздохнул. До того тяжко, будто грудь могильным камнем придавлена. — Я тут…
— Не томи, Ловчан!
— У меня живот прихватило, ну я в кусты и отошёл. Подальше, чтобы… не сильно разило. Сижу… и тут голоса рядом. А сумерки уже, видать меня плохо. Хотел крикнуть, но прикусил язык, потому как в говорившем князя узнал. Не мог же я Полату сказать, мол, отойди, княже, я тут… тужусь. Пришлось молчать.
— Ну! — подтолкнул Розмич.
— Ну и слышу… Полат вещает: «Это знак божий! Туго нам в Новгороде придётся. Кабы живыми остаться». А ему отвечают: «Не бойся, князь. Я твоих богов не боюсь, и ты их не бойся! Что до Новгорода — Олега там не будет».
Полат вроде как рассердился, кулаком о ладонь стукнул. А второй продолжает: «Валит не подведёт. Он дружину в Кореле не терял, как все думают. Просто увёл и до срока хорониться велел. Ему мурмане давно поперёк горла встали. Он при Гостомысле был уважаемым человеком. А при Рюрике да его варягах? Тьфу, одним из воевод. Они Олега по пути в Новгород встретить должны были, у порогов».
«Не оплошают?» — спросил Полат. Второй ответил: «Ты, князь, не в первый раз о том беспокоишься. Зря. На порогах всё по уму сделают. Я в Валите больше, чем в себе самом, уверен. Он мне жизнью обязан — это же я его тогда в Кореле на путь истины направил, против мурман настроил. Так что Новгород пуст, придёшь и сразу на княженье сядешь — кто единственному сыну Рюрика перечить станет, кроме Олега? А его уж и нет».
«А боги?» — вновь отозвался Полат. «Дались тебе эти боги! — рассмеялся второй. — Отцово наследство заберёшь, сделаешь подношение побогаче, и всё. Но… и обещанья свои не забудь. Сучка Едвинда с полукровкой варяжским тоже стоили немало». Полат ему: «Не забуду. Я добро помню. Всё выполню, если задуманное сбудется».
— Вот такие дела, — закончил Ловчан уныло. — Я опосля всё-таки высунулся малёк, второго разглядел. Арбуй это был. Дядя княгини Сулы.
Розмич стоял, будто пыльным мешком пришибленный, мысли в голове путались.
— Это что же? Олег убит?!
— Может, да, а может, и нет, — пробормотал Ловчан. — Вдруг сумел отбиться от Валитовой дружины. Кто знает? С Олегом тоже немало народу ходит.
Недоброе молчание затянулось надолго. Сумерки стали гуще самого наваристого киселя — того и гляди стемнеет окончательно. Вдобавок — похолодало так, что пальцы начали коченеть.
— А у нас тоже новость, — сообщил кульдей невесело.
— Какая?
Розмич хмыкнул. После рассказа Ловчана весть Затеи казалась сущей безделицей.
— Да Затея, дура, записку мне в сапог сунула, когда из Белозера уезжал, — равнодушно сказал он. — И с чего, спрашивается, решила, будто грамоту разумею.
— Так… это я сказал, — отозвался Ловчан.
— Когда?
— Ещё в походе. Она о тебе выспрашивала, а я хвалил, как мог. Она спросила, мол, неужели и грамоте обучен? Я кивнул.
— Так послание на латыни! — встрял кульдей. — Это редкая грамота! Очень редкая! Думаю, из нашего отряда никто, кроме меня, не прочтёт, даже князь. И в Алоди — одна Риона, стало быть.
— Ну… — Ловчан смутился окончательно. — Она спрашивала, по-каковски читать умеет, я и ответил, что по-всякому. Она перечислять начала — по-булгарски там, по-латыньски… а я каждый раз кивал. Я ж как лучше хотел.
— Эх ты… человек! — протянул Розмич. — Что делать-то будем?
— Долго придумывать нечего, надо скорее вперёд Полата до Новагорода пробираться, — зашептал Ловчан. — Кто там от Олега оставлен, при младшей Рюриковне? Предупредить. А коли русь пришла из-за Ильменя, то и Вельмуда. Так, мол, и так, вражьи замыслы. Если князя Олега порешили предательски — на Вельмуда, на русь одна надежда!
— Чует моё сердце, жив князь! Не судьба Олегу так бесславно помереть! — отозвался Розмич. — Но мечи ему наши ещё пригодятся. Словом, давайте ноги уносить, пока не поздно. Монах? Ты с нами? Или сразу до Алоди подашься? По Волхову спуститься сподручнее…