— Может, все‑таки поговорим о деле?
— Мне нужно найти двух человек — баронессу Мэйнарию д’Атерн и Бездушного по прозвищу Меченый…
— Сколько вы готовы заплатить?
— Три сотни желтков за информацию об их местонахождении. Тысячу — за голову Бездушного. Две — за целую и невредимую баронессу…
— Они в Авероне?
— Сомневаюсь…
— На территории Вейнара?
— Вероятнее всего, да. Хотя могут оказаться и в Тиррене…
Седовласый качнулся с пятки на носок и поморщился:
— В Тиррене придется платить. Иначе местные выложат нам кошель
[198]
…
— Повторяю: меня интересует результат! Причем как можно скорее!
— Скорее? — Серый зачем‑то ощупал чернильницу, а потом прищурился: — Две сотни желтков на подскок
[199]
— и вы получите информацию в течение суток… где бы эти люди ни находились!
— Королевские го лубятни? — восхитилась маменька.
— Они самые…
— Хм… Пожалуй, мне нравится ваш подход к решению проблем… Передай главе, что я его услышала…
Глава 32 — Баронесса Мэйнария д’Атерн
Восьмой день четвертой десятины первого травника.
…Подбросив в очаг пару поленьев покрупнее, я потерла слипающиеся глаза, опустила палец в чашу со свежеприготовленным отваром чистотела
[200]
, убедилась, что он уже остыл, и отнесла ее к кровати. Потом посмотрела на мерную свечу, наклонилась над своим мужчиной, мечущимся во сне, и решилась его разбудить:
— Кро — о-ом? Просыпайся, пора принимать лекарства…
Меченый вздрогнул, открыл глаза и уставился на меня взглядом, в котором плескалось безумие и дикое желание убивать. Увидев такой взгляд в первые дн и после моего «похищения» из Атерна, я бы наверняка умерла на месте, решив, что Нелюдь собирается забрать мою душу. Но тот страх перед слугами Двуликого давно прошел, поэтому я ласково прикоснулась к руке Крома и улыбнулась:
— Это был сон… Просто сон…
Он не услышал — смотрел сквозь меня и, видимо, все еще видел образы, навеянные ему горячечным бредом, поэтому я, уперевшись рукой в кровать, поцеловала его в щеку.
Обмяк. Почти сразу же. Потом несколько раз моргнул, растерянно уставился на меня и, наконец узнав, облегченно выдохнул:
— Мэ — э-эй…
В этом коротеньком слове было столько чувств, что я чуть не заплакала от счастья. Поэтому уткнулась носом в его одеяло, сглотнула подступивший к горлу комок и почувствовала, что оно уже насквозь мокрое.
— Так, сейчас я тебя оботру и поменяю простыню с одеялом, а потом накормлю и напою… — выпрямившись, деловито сообщила ему я и потянулась к чаше с чистотелом.
— А можно, ты сначала позовешь Ситу? — смущенно опустив взгляд, буркнул он.
— Час мыши
[201]
. Она еще спит… — «обрадовала» его я. — А зачем она тебе?
— Ну…
Мне стало смешно: мужчина, которому я перевязывала раны и вместе с которым я жила в одной камере королевской тюрьмы, стеснялся попросить плашку
[202]
!
Впрочем, представив себя на его месте, я поняла, что стеснялась бы не меньше, чем он. И, подняв с пола плоскую ночную вазу, положила ее под его левую, здоровую, руку.
Он пошел пятнами:
— Мэй, я потерплю…
— Зачем? — пододвинувшись к нему поближе, спросила я. — Сита может прийти не на рассвете, а в полдень. Или к вечеру…
— Позови кого‑нибудь еще! — чуть слышно попросил он. — Пожалуйста!
— Может, хватит? — возмутилась я. — Ты — половинка, ниспосланная мне Богами! Поэтому ухаживать за тобой буду только я. Ясно?
Он мрачно поскреб ногтями шрам на щеке и попробовал еще раз:
— Мэй, ты — баронесса! Хочешь ухаживать — сиди рядом, корми, пои отварами, перевязывай раны, в конце концов…
— …а выносить за тобой плашки позволить какой‑нибудь там Ратке? — язвительно поинтересовалась я. Потом вспомнила наглое заявление розы «я — женщина Крома» и почувствовала, что меня захлестывает мутная волна ревности: — Даже не мечтай!!!
Догадавшись, чем вызвана моя вспышка, Меченый нахмурился:
— Мне не нужна никакая Ратка! Отказаться от дара Тарваза я не мог, поэтому просто уступил ей свою комнату…
— А откуда взялись синяки на ее груди и шее? — вырвалось у меня.
— Какие синяки? — удивленно спросил он. — Я к ней даже не прикасался!
У меня закружилась голова от безумного, ни с чем не сравнимого счастья: он не лгал! Совершенно точно!!!
Я потянулась к его руке, наткнулась на плашку и наконец вспомнила, зачем я его разбудила:
— Что ж, раз Ратка отпадает, значит, у тебя остаюсь только я…
Видимо, приперло его здорово, так как он заставил себя смириться:
— Может, хотя бы отвернешься?
Я кивнула, эдак с минуту потаращилась в огонь, потом услышала скрип кровати, обернулась, увидела, что Кром, свесившись с кровати, пытается поставить ночную вазу на пол, и рявкнула на весь сарти:
— Ляг на место, раны откроются!
Поставил. Лег. Уголком одеяла вытер со лба пот и виновато вздохнул:
— Прости…
Накрыв плашку заранее приготовленной крышкой, я отнесла ее к двери, вернулась обратно, сорвала с Крома одеяло и принялась придирчиво осматривать повязки.
Кром торопливо прикрыл чресла ладонью и возмущенно уставился на меня:
— Мэй, ты что творишь?!
— Ты! Будешь! Лежать! Пока! Я! Тебе! Не! Разрешу! — выделяя каждое слово интонацией, отчеканила я. — Ясно?!
— Мэй, ты — девушка, а я — мужчина!!!
— Ты мужчина, которого я люблю… — перебила его я, осторожно размотала повязку, на которой появилось алое пятнышко, и угрюмо уставилась Крому в глаза: — Опять кровит! Ну что же ты наделал?!
…Минут через сорок, когда раны были обработаны и перевязаны, пот — смыт, а белье перестелено, я подошла к очагу, сняла с крюка исходящий паром котел с дашти
[203]
, отволокла его к столу, кое‑как наполнила варевом здоровенную кружку и протянула ее Крому.