Вага удрученно пожал плечами и вдруг рухнул на землю, сбитый с ног подзатыльником отца:
— Радуйтесь, дурни: Бастарз принял дары Херги
[116]
и даровал ему место за своим столом! Сын Тамила жил как воин и уходит как воин — с мечом в руке и ощущая вкус только что одержанной победы! Ну, и что может быть достойнее, чем такая смерть?
— Жизнь, аннар! — с трудом оторвав взгляд от обескровленного лица своего телохранителя, выдохнул Латирдан.
— Жизнь? — переспросил Тарваз Каменная Длань, потом вцепился в шею Неддара твердыми, как гвоздь, пальцами и заставил его повернуть голову вправо и посмотреть на берег Нитки, куда воины стаскивали раненых:
— Посмотри на Зорхана Лысого, а потом скажи, что тебе нравится больше — смерть в бою или долгая жизнь, но слепым на один глаз и без обеих ног?
— Скажи, Регмар, ты не ошибся? Он точно угасает?
Лекарь пожал плечами и тяжело вздохнул:
— Вспышка улучшения уже почти закончилась — его светлость стал заметно более вялым и все чаще закрывает глаза. Не пройдет и получаса, как он вернется к тому же состоянию, в котором пребывал всю последнюю десятину. И, скорее всего, из него уже не выйдет…
Король закусил ус, подался вперед, сжал пальцами предплечье графа Грасса и вытаращил глаза, увидев, что губы первого министра изогнулись в насмешливой улыбке.
— Грасс?
Граф еле заметно шевельнул головой и вдруг обмяк — его лицо разгладилось, а из уголка рта потекла тоненькая струйка слюны.
Неддар закрыл глаза и мысленно застонал — прощальная улыбка Рендалла словно напоминала ему одну из любимейших фраз министра:
«В интересах королевства нужно использовать все. Даже смерть…»
Глава 18 — Кром Меченый
Пятый день третьей десятины первого травника.
…Увидев искрящуюся молочно — белую стену, стоящую поперек ущелья Облачных Снов, я невольно вспомнил свои ощущения в тот день, когда увидел ее в первый раз. И горько усмехнулся — тогда, кое‑как продрав заспанные глаза и с большим трудом оторвав голову от накрытого плащом снопа сена, заменявшего мне подушку, я почему‑то решил, что истек кровью и оказался перед вратами в чертоги Вседержителя. Мысль о том, что за ними меня ожидает Последний Суд, мгновенно выморозила душу, и я, задохнувшись от обиды на Бога — Отца, лишившего меня права на месть, рванулся назад. Туда, где над Расколотой горой серебрился полупрозрачный серп Уны. Еще не зажившая рана на бедре, конечно же, раскрылась, и я почти сразу же провалился в блаженное забытье…
«Лучше бы я тогда действительно умер…» — угрюмо подумал я, потер давно заживший шрам, оставшийся на память о том листе
[117]
, и вымученно зажмурился.
Увы, отдохновения это не принесло — перед моим внутренним взором тут же появилось холодное, как вечные снега Ан’гри, лицо Мэйнарии д’Атерн.
— Нам пора… — холодно бросила она. И, не заметив моего ошарашенного взгляда, торопливо вышла из комнаты.
«Мэй! Что с тобой творится?» — так же, как утром, мысленно спросил я, скрипнул зубами и услышал ехидный смешок Итлара из рода Максудов.
— Расслабься, Кром, это всего лишь облака! У нас их не боятся даже дети…
Я неторопливо открыл глаза, медленно повернул голову к Соколу и мысленно хмыкнул: мальчишка, с самого утра радовавшийся тому, что между мной и Мэй проползла змея
[118]
, решил нарваться на ссору!
Мысленно отметив, что моя гард’эйт не собирается реагировать на прозвучавшее оскорбление, я придержал коня и демонстративно щелкнул ногтем по клюву своего чекана.
Сокол дерзко усмех нулся, потянулся к рукояти своего меча и… вылетел из седла, выбитый мощнейшим подзатыльником Крыла Бури. А через мгновение на землю упали первые капли крови побратима короля Неддара:
— Кром по прозвищу Меченый! Я, Вага из рода Аттарк, беру на себя долг моего ро’ори
[119]
. И плачу своей кровью за неосторожные слова, сорвавшиеся с его губ…
Насколько я знал обычаи хейсаров, не принять такое извинение можно было только в трех случаях — когда оскорбление касалось рода, женщины или оружия воина. Поэтому я склонил голову в знак того, что не держу на мальчишку зла, и тронул коня с места…
…В «чертогах Вседержителя» было сыро. Мелкая водяная взвесь, неподвижно висящая в воздухе, заключала каждого из нас в небольшой тусклый серый шар, на границе которого стирались цвета и глушились звуки: не знаю, как другие, а я видел перед собой только призрачную половинку крупа кобылки Мэй, полупрозрачный силуэт на месте спины своей гард’эйт. И изредка — темное пятно там, где должен был находиться конь Унгара из рода Аттарк.
Слышал и того меньше: мерный скрип своего седла, приглушенный перестук копыт и тихое бормотание самого толкового из всех женихов баронессы — если я не ошибаюсь, он рассказывал ей о том, как и для чего Снежный Барс создал ущелье Облачных Снов.
Настроение, и без того никудышное, становилось все хуже и хуже, и я постепенно погружался в бездну темного, как ночь, отчаяния.
…Когда я вернулся со двора, ведер и таза, выставленных в коридор, уже не было. А на том месте, куда я их выставил, стоял Сокол. И, кажется, прислушивался к тому, что происходит за стеной.
Услышав звук моих шагов, он мгновенно развернулся на месте, сделал вид, что просто проходил мимо, но, увидев мой голый торс, изменился в лице и возмущенно сжал кулаки. Впрочем, высказывать то, что он думает о человек е, пытающемся ворваться в комнату к баронессе д’Атерн полуодетым, он благоразумно не стал. И правильно сделал: для того, чтобы заставить себя успокоиться, мне пришлось мыться в ледяной воде минут двадцать — слишком много, учитывая планы Чарса Опаленного Уса, — поэтому я очень торопился и мог среагировать на любую задержку предельно жестко.
Кстати, судя по той торопливости, с которой он отшатнулся от двери в нашу комнату, и расстоянию, на которое отошел, прежде чем прислониться к стене, выглядел я в тот момент угрожающе.
Отметив, что он намеренно скрестил ноги и убрал руки за спину, я мысленно усмехнулся, рванул на себя дверь и скользнул в комнату, освещенную светом одной — единственной мерной свечи. Привычно выставив вперед левую руку и слегка отведя назад чекан.
— Почему так долго? — перекатившись на бок, обиженным шепотом спросила Мэй.
— Смывал запах конского пота… — буркнул я, задвинул засов, подтащил к двери лавку и вздрогнул, услышав в ее голосе легкую хрипотцу: