Пасадена - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Эберсхоф cтр.№ 137

— Что случилось?

Она ответила, что ее укусила пчела, но из-под маски слова доносились невнятно, так что никто толком не расслышал эту ложь. Да она и не пригодилась — Уиллис начал объяснять, как пользоваться раструбом, как включать и выключать кран, как обращаться с резиновым шлангом. Показывая, что и как нужно делать, он выпустил целое облако керосиновой пыли, и сначала от нее в воздухе стало холодно, а потом пар нагрелся на солнце, начал сгущаться и превратился в нечто невидимое и неживое. Даже под маской в носу и горле Линди началось такое жжение, что она сразу же вспомнила о похожих на львиную гриву медузах на Джелли-Бич — невидимых, почти воображаемых существах, чьи длинные желтые щупальца однажды обожгли ее бедро так сильно, что кожа потом облезала просто полосами.

Емкость распылителя была заполнена только наполовину, но все равно Линди было тяжело, и она шевелилась, стараясь удобнее пристроить ее на спине; она грузно наклонилась вперед, опасаясь, что если встанет прямо, то перевернется на спину.

— Я помогу тебе залезть на лестницу, — сказал Уиллис, они пошли к деревьям у мавзолея, и он установил лестницу между ветвями.

Она взобралась по перекладинам, так чтобы раструб достал повыше, и оттуда махнула Уиллису, давая знак отойти. Он прошел примерно половину дороги там, где зеленели полные купы деревьев, и она увидела, что дальше он двинулся чуть ли не бегом — так хотелось ему побыстрее добраться до тени, до воды. Сверху, с лестницы, роща расстилалась перед ней, опускалась на самое дно долины, взбиралась по склонам холмов. Отсюда ей было хорошо видно, что мавзолей построен в одном стиле с домом, — оба белели среди зарослей дикого кустарника. Уиллис провел отдельную телефонную линию между особняком и домом для работников; ее толстые серые провода шли вниз по горе, мимо высаженных рядами розовых кустарников, и сейчас казалось, будто они потрескивают от жары. За несколько ярдов от нее трудились Хертс со Слаем — осторожно просовывали раструбы между ветвями, распыляли, отворачивались, снова распыляли и снова отворачивались.

Линди устроила емкость поудобнее на спине, навела раструб на ветви и нажала кран. Из трубы вырвалось облако керосина, и мельчайшие брызги заблестели на солнце миллионами крошечных бриллиантов. Облако опустилось и вуалью закрыло часть ветвей, отчею они сразу жирно засияли. Маска не задержала испарений, Линди закашлялась, ухватилась за скользкую ветку, тут же закружилась голова, перед глазами все поплыло, кровь отхлынула куда-то к ногам. Но головокружение прекратилось, и она начала опылять ветку за веткой, пока в емкости не кончился керосин, потом спустилась и опрыскала землю вокруг корней, с каждым нажимом ощущая легкость в голове. После того как она обработала первое дерево, емкость опустела, а одежда на ней промокла насквозь.

Линди вернулась, чтобы заправить емкость, и спустила маску на шею. Она спросила, где Уиллис, но не смогла найти его. Она стала заполнять емкость, горячий керосин бежал по резиновому шлангу, и сильно запахло отработанным топливом, как будто они успели уже обработать все ранчо. Керосин, казалось, висит в воздухе, его приносит с собой морской бриз, целая река керосина течет через рощу, и даже ее пересохшее горло вдыхает один только керосин. Глаза слезились; Линди потрогала щеку, и оказалось, что щека маслянистая и горячая от керосина; она закрыла глаза и почувствовала себя так, как будто у нее закипел мозг. Керосин перелился через край емкости, тонкий ручеек побежал по ее ногам, намочил ботинки и лодыжки, и Линди закрыла кран.

Она попробовала сама взгромоздить емкость на спину, но перевернулась и упала. Во второй раз она присела, продела руки в лямки и медленно поднялась на ноги. Покрытая слоем металла, полная емкость оказалась тяжелее рюкзака с кирпичами, и Линди сгибалась так, что почти доставала носом ботинки. Она подумала было, не предоставить ли опыление Хертсу со Слаем, но бегать от работы ей вовсе не хотелось. Линди пошла обратно к мавзолею, и каждый шаг выходил тяжелым, неуклюжим, давался с болью. Теперь уже у нее горел лоб, от маслянистой пленки становилось еще жарче, кожа сначала порозовела, потом покраснела. Казалось, что в долине не оставалось и глотка свежего воздуха, что он так и останется влажным, ядовитым до самой зимы, пока не польют дожди и не очистят все кругом.

Прислоняя лестницу к следующему дереву, Линди поняла, что Брудер приезжал в Пасадену вовсе не из-за нее. Он мог бы уехать из Пасадены, обосноваться в «Гнездовье кондора», и она никогда бы его больше не увидела. Линди открыла кран, выпустила керосин и остановилась на верху лестницы, переводя дыхание. Как он там сказал? «Ты сама это выбрала, Линда». Она твердила себе, что он не так понял: может, это и выглядело как выбор, а на самом деле было неизбежно. Она знала, и даже тогда, что первый приступ начнется на рассвете. Скоро ее затрясет и она покроется холодными бусинами пота. Это ее не пугало; она знала, что так будет. Разум ее помутится, в глазах потемнеет, застучат зубы, вся она станет мокрой, потные волосы прилипнут к шее. Она переждет приступ, будет почти в горячке, и Роза будет протирать ей лоб льдом. Через закрытую дверь она крикнет Уиллису: «Все в порядке, иди ложись». Роза скажет Лолли, что Линди хочет побыть одна. Линди знала, что нрав у Зиглинды потверже, чем у других; она может колотить в дверь, пинать ее ногами, наваливаться всем телом, пока мамочка ее не пустит. Зиглинда будет ругать Линди за то, что она от нее заперлась, но Линди, пылая в ледяной лихорадке, ответит ей лишь стонами, а когда над залитой керосином долиной займется рассвет, приступ начнет ослабевать и щеки Линди снова станут желтоваторозовыми. Она уже настроилась на то, чтобы вынести двенадцать таких приступов и только потом попросить у доктора хинин. Ей хотелось вернуться к Фримену и спросить: «Я сделала все, что вы мне велели. Теперь я здорова?» Она думала, что впереди у нее долгое будущее, и теперь верила в это еще крепче.

Сидя на апельсиновом дереве, Линди спросила саму себя, может ли она умереть, и твердо ответила: «Нет!» Она думала об этом, не допускала никакого другого ответа и была в этом совершенно уверена; она, Линди Пур, больше никогда не задаст себе этот вопрос. Она не испытывала страха: ей было свойственно не замечать самые явные признаки очевидного. Она навела раструб, опылила второе дерево, перетащила лестницу еще четыре или пять раз. Когда Линди опыляла третье дерево, вернулся Уиллис, толкая перед собой тачку с бочками. Он крикнул Хертсу, чтобы тот слез со своего дерева и помог ему. Когда Хертс снял опылитель, на плечах у него остались красные, узкие, точно ремни, следы. Он даже не посмотрел на них, только помог Уиллису снять бочку и подкатить ее к дереву. В бочках оказалась вода и толстый слой керосина; Уиллис перемешал их черенком швабры, потом слил на землю.

— Если уж и это не убьет проклятых червей, то просто не знаю, что делать, — сказал он.

Они с Хертсом принялись выливать смесь из бочек, и Уиллис все ворчал на проклятых нематод, на этих чертовых червей, которые приползли, верно, из самой преисподней! Он сгибался, разгибался, весь покраснел, и Линди все следила за ним с верхушки дерева. За пять лет их брака кожа у него на шее загрубела, а волосы стали жесткими как проволока. Он стал еще тоньше в поясе, еще не помягчел, хотя уже был на пути к этому, и если заседания городского комитета по проведению конкурсов красоты не вынуждали его уезжать с ранчо, то целые дни проходили за покером. Иногда, если Уиллис был сердит на Линди, то спрашивал: «Господи боже мой, ты что, меня больше не любишь?» Он загрубел местами, точно так же как твердели шарики у нее на теле, и оба чувствовали, как между ними нарастают трения, как уже поднимается первый тревожный дымок. Когда ему бывало интересно, он становился ласков с Зиглиндой. Иногда, по временам, Линди смотрела на Уиллиса и думала, что скоро его здесь не будет — не в том смысле, что он умрет, а в том, что уедет куда-нибудь далеко, — и она больше не будет миссис Пур; она не цеплялась за это имя, никогда нарочно не заговаривала об этом, но такая вероятность всегда существовала: так непременно счастливый случай встречается на пути каждого человека.