Серафина - читать онлайн книгу. Автор: Рейчел Хартман cтр.№ 48

К счастью, там никого не было. Я сползла на пол и стиснула голову в ладонях.

Ларс ответил мне. Я связалась с ним одной только мыслью — без сада, без медитации, без аватара. Встретить своего персонажа в реальной жизни и так оказалось страшновато, а это было в сто раз страшнее.

Или интереснее. Я никак не могла разобрать.

Отсюда звук был даже приятный; удовольствие увеличивалось пропорционально расстоянию между нами и обратно пропорционально громкости. Прислонившись головой к стене, я слушала, постукивая пальцами в такт «Неуклюжему любовнику» и «Равнодушной деве», пока он не закончил выступление. Аплодисменты звучали приглушенно, словно слушателям не хотелось нарушать хлопками долгожданную тишину.

Заиграл следующий исполнитель. Оставалось всего трое до размашистого финального номера — дворцовый хор должен был исполнить «Зеркальный гимн» в пылком переложении Виридиуса. Дирижировать предстояло мне. Пришлось подниматься на ноги. Этим никуда не годным хористам нужно было напомнить о готовности как можно раньше. Отдернув занавеску, я врезалась в стену.

Стена оказалась Ларсом.

— Одно дело — слышать мусыку ф голофе, — сказал он дрожащим голосом и шагнул вперед, так что мне пришлось зайти обратно в комнатку. — Но это… это ше был фаш голос!

— Я знаю, — сказала я. — Я не специально.

— Почему это происходит?

Его короткие волосы стояли дыбом, словно щетка из свиной щетины; ноздри раздувались. Он скрестил руки на груди, будто решил не двигаться с места, пока я не объяснюсь.

— Мне нужно… кое-что тебе показать.

В комнате было не слишком темно, и я понадеялась, что он разглядит хотя бы отблеск моего уродства.

Решиться оказалось тяжело. Дама Окра отреагировала на мое признание совсем не так, как я ожидала; кто мог предугадать, как поведет себя Ларс? К тому же, тут даже двери нормальной не было. Гантард мог сунуть к нам нос в любую секунду. Да кто угодно мог.

Ларс глядел тяжелым, замкнутым взглядом, будто ожидал нагоняя или признания в любви. Да, кажется, и вправду: он думал, я собираюсь к нему приставать. Вид у него был отрешенный, словно он мысленно придумывал, как вежливо отвергнуть меня, когда я разденусь. «Простите, Серафина, но меня не прифлекают граусляйнер, которые умеют салесать ко мне в голофу».

Или, быть может: «Меня фоопще шенщины не прифлекают. Меня прифлекает Фиридиус».

Не так уж это было смешно, но все же у меня поприбавилось смелости — хватило на то, чтобы развязать и задрать рукав.

На три удара сердца Ларс застыл на месте, а потом нежно потянулся к моей руке, осторожно, почти благоговейно держа ее в своих огромных ладонях, будто в колыбели; провел пальцем по изогнутой полосе чешуи.

— А, — выдохнул он. — Теперь фсе понятно.

Ох, мне бы хотелось разделить с ним это чувство! Хотелось так сильно, что по щекам покатились слезы. Лицо его снова стало отрешенным. Мне подумалось было, что он сердится, но я тут же поняла, что ошиблась, потому что оказалась заключена в костедробительное объятие. Мы стояли так очень долго. Слава Небесам, никто не зашел — сплетни бы потом гуляли по дворцу не один месяц.

Ведь случайный прохожий не услышал бы, как огромный детина в черном шепчет мне в ухо:

— Сестерляйн!

Сестренка.

Исполнение «Зеркального гимна» прошло гладко. Слушатели у меня за спиной поднялись со своих мест, некоторые подпевали. Мне удалось держать разумный темп, хотя я не уделяла дирижированию должного внимания. В голове снова и снова прокручивался разговор с Ларсом: то, как он назвал меня сестрой, и то, что последовало за этим.

— Как ты связан с Йозефом? — спросила я его. — Что между вами происходит и чем я могу помочь?

— Не понимаю, о чем речь. — Взгляд его вдруг стал холодным. — Я не гофорил ничего плохого про Йозефа.

— Ну, нет, мне не говорил. — Я не отступила. — Но ты не можешь отрицать…

— Могу. И буту. Не нато больше о нем, граусляйн.

И с этими словами он унесся прочь.

Музыка окружила и затопила меня, снимая тяжесть с сердца и помогая прийти в себя. Хор прогремел последние две строчки:

И благодати светлый дар велик —

В нас видит отраженье Неба лик.

Я тепло улыбнулась своим певчим, и со всех сторон мне ответило полсотни улыбок.

Хор ушел со сцены, настало время музыкантов. Моя смена окончилась, и я теперь вольна была танцевать столько, сколько пожелаю — то есть ровно один раз. Со стороны Киггса очень милосердно было выбрать павану, которая в основном состояла из торжественной ходьбы по кругу. С этим я могла справиться.

Слуги сновали туда-сюда, отодвигая к стенам стулья и скамейки, переставляя канделябры, раздавая напитки. Меня и саму одолела страшная жажда — сцена высасывает все соки. Я добралась до фуршета, стоявшего в дальнем углу, и оказалась прямо позади ардмагара. Тот помпезно объяснял виночерпию:

— Да, наши ученые и дипломаты не пьют одурманивающих напитков, но это скорее не правило, а совет, уступка вашему народу, который склонен впадать в паранойю при одной мысли о том, что дракон может потерять контроль над собой. Драконы, как и вы, обладают разной чувствительностью. Если относиться к делу сознательно, вот как я, можно и выпить немного вина без всякого вреда.

Когда он взял поданный ему кубок, глаза у него блестели; он глядел вокруг с таким видом, будто все в зале было сделано из золота. Другие гости, яркие, как маки, выстроились парами в предвкушении танцев. Симфонисты закончили настраиваться, и по залу разнесся теплый первый аккорд.

— Я сорок лет не принимал человеческого облика, — сказал ардмагар. Вздрогнув, я осознала, что реплика была обращена ко мне. Он повертел кубок в толстых пальцах и посмотрел на меня искоса хитрым взглядом. — Забыл, каково это, даже насколько ваши чувства отличаются от наших. Зрение и обоняние удручающе слабы, но острота остальных это компенсирует.

Я сделала реверанс, не желая вступать с ним в разговор. Вдруг еще какое-нибудь материнское воспоминание решит на меня наброситься. Но пока что жестяная коробка вела себя тихо.

Он не отставал:

— Для нас вся еда имеет привкус пепла, а чешуя притупляет чувствительность к прикосновениям. Слышим мы хорошо, но ваш слуховой нерв сообщается с каким-то эмоциональным центром — все ваши чувства ведут к эмоциям, что странно, но это в особенности… поэтому вы и занимаетесь музыкой, так? Она щекочет какой-то участок мозга?

От Ормы подобное непонимание я еще могла терпеть, но этот высокомерный старый саар меня дико раздражал.

— Наши мотивы не так однозначны.

Он махнул рукой и пренебрежительно фыркнул.

— Мы изучили искусство со всех мыслимых углов. В нем нет ничего рационального. В сухом остатке это просто еще одна форма самоудовлетворения.