Локумтен - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Таланов cтр.№ 65

Филь не был уверен, что они только боятся, однако возразить было нечего: ранее сталкиваться с богослужителями ему не доводилось. Свои верования он почерпнул от отца, который верил в существование Посейдона, Зевса и Гермеса, но никто из этой компании не был жадным до крови. Филь не знал, какой именно бог требует от монахов, чтобы они жарили людей живьем, и не рвался узнавать, ибо нрав у этого бога был страшный, ведь для его успокоения требовалось пытать и жечь себе подобных.

— В общем, ты задалась целью умереть не своей смертью, — сказал Филь, не желая больше спорить с Эшей. — Как говорит Ирений, каждый из нас сам творец своей судьбы.

Эша невесело усмехнулась:

— Матушка определила её, когда решилась вылечить меня во что бы то ни стало. Еще никто не умер своей смертью, отведав когда-либо из кубка Локи, так что через пятьдесят лет или завтра, но не миновать мне яда, камня или ножа. Как и тебе, дорогой братец, пусть на тебя это не оказало воздействия!

Что будет через пятьдесят лет, Филя не интересовало. Сейчас он хотел только, чтобы замок построили как можно быстрее. Летние дни пролетали один за другим, надо было шевелиться, но Андреа стал тормозить. Вместо чертежей он теперь всё чаще смотрел на Эшу и, судя по взглядам, думал о чем угодно, только не о работе. Наконец всякая работа окончательно встала.

Без указаний итальянца строители не могли двигаться вперед, а тот лишь прогуливался с Эшей до скалы с гротом и обратно, изредка забредая на стройплощадку. Филя это злило. Он чуть не наяву ощущал, как его денежки утекают в трубу. Наконец у него лопнуло терпение.

— Ирений, поговори с Андреа, — попросил он кузнеца. — Он ничего не делает вторую неделю!

— Ты владелец — иди и разговаривай, — ответил Ирений.

— Я не могу с ним разговаривать, он ухаживает за моей сестрой! — воскликнул Филь в панике. — Он знает, что она мне не родная и даже не двоюродная, он что угодно может подумать!

Он залился краской, не зная, как еще объяснить, что Андреа может подумать, что Филь его ревнует. Эх, нет тут госпожи Фе, она бы приструнила этого итальянца!

Ирений хлопнул Филя по плечу:

— Ладно, сделаю что смогу!

О чем он говорил с архитектором, осталось неизвестным, но после этого итальянец снова занялся делом. Зато поймать его вечерами стало совершенно невозможно, разве что когда он приходил спать. Казалось, он приклеился к Эше. Уже и солдаты принялись их подначивать, давая советы, от которых Лентола упала бы в обморок, а этой парочке всё было нипочем. И вдруг у них что-то сломалось.

Однажды вечером Андреа возвратился в палатку злой и молча улегся спать. На следующий день он работал, как черт, раздавая указания так, что Филь обрадовался его продуктивности. Однако после заката итальянец испарился, а вернулся заполночь взбешенный. «Порка мадонна» слетала с его уст с такой частотой, что Филь проснулся и поинтересовался, что стряслось. Андреа в ответ проскрежетал зубами.

Под утро тело Филя зачесалось, словно по нему прошлись крапивой. Он волей-неволей продрал глаза: Андреа дрых рядом без задних ног. Филь выбрался из палатки с ощущением, что случилось что-то нехорошее, но кругом всё спало крепким сном, кроме постовых у моста и Хранилища да Габриэль — в предутренних сумерках виднелась её фигурка в ночной рубашке, медленно ступающая по прибрежному песку.

— Чего ты поднялась в такую рань? — спросил её Филь и протяжно зевнул. Габриэль кинулась к нему.

— Филь, она удрала! Полночи где-то бродила, потом ворочалась, а потом, а потом… Эша зажгла Врата и удрала! А-а-а!

Рот Габриэль разъехался и, сделавшись совершенно дурною, она заревела в голос. Плюхнувшись на пень, девочка подняла кверху красное обиженное лицо.

— Она меня бросила! — заревела Габриэль пуще прежнего.

Филь встал перед ней, соображая, что бы такое сделать. Чего-чего, а успокаивать он не умел.

— Если ты не перестанешь плакать, я завяжу твои косы морским узлом, — пригрозил он.

Габриэль немедленно замолкла с открытым ртом.

— И что? — растерянно хлопнула она мокрыми ресницами.

— Ни в жизни не развяжешь!

Угроза подействовала. Шмыгнув носом, Габриэль сказала сердито:

— Я тебе завяжу! — Она поднялась и утерла рукавом слезы, но тут на её лице опять появилась горькая гримаса: — Поехали, Филь, домой, а? — произнесла она жалобно.

Тот быстро проговорил, только бы она снова не заголосила:

— Поедем, поедем! Иди, собирай вещи, прямо сегодня поедем…

Габриэль побежала к шатру, потом остановилась.

— А ты меня никогда не бросишь? А то я тоже сбегу!

— Не брошу, — сказал ей Филь, и Габриэль побежала дальше.

За его спиной раздался раздраженный голос Андреа:

— Всё-таки вашим женщинам слишком многое разрешается, совершенно непозволительно себя ведут!

Не оборачиваясь, Филь кивнул, догадываясь, что не Габриэль имелась в виду.

— Встретишь её матушку — беги, — сказал он и почесал в голове, размышляя, как объяснить теперь всё это госпоже Фе.

«Первая и вторая встречи с ним запомнились не так ярко, как третья, у ворот Алексы. Он двигался на нас словно пущенный по воде камень-голыш, светловолосый, курносый и взъерошенный. Этот малый так шустро переставлял ногами, что было удивительно, как он не спотыкается. И так вертел головой, что сестра испугалась за целостность его шеи. Взгляд его был прямой, но надолго ни на чем не задерживался. И обычная для него, открытая, нараспашку улыбка…»

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,

Библиотека Катаоки

Обратная дорога оказалась тяжелой и безрадостной. Сначала у старой кареты, едва они отъехали от Хальмстема, сломалось колесо, и им пришлось возвращаться и ставить новое. К совету Филя взять запасное кучер не прислушался, и второе также сломалось, когда они проехали четверть пути. Следующая попытка вышла удачней, но лошади успели измотаться на жаре и после Меноны еле переступали ногами.

День выпал безветренный, в жаркой карете было трудно сидеть. Не выдержав, Филь выбрался из неё и пошел пешком. Через некоторое время Габриэль присоединилась к нему. По обеим сторонам дороги тянулись припорошенные пылью кусты, за ними — лес, которому, как дороге, не было конца и края.

В небе повисло безжалостное солнце, в воздухе — сухая пыль. Габриэль сначала ныла на одной ноте, но устала и потом уже шагала на голом остервенении. Они залезли в карету, только когда тени от деревьев накрыли дорогу и сделалось прохладней. В город они въехали на закате.

Ввалившись домой, Габриэль мимоходом поцеловала мать и пробормотала: