— Все, все.
— Извини. — она коснулась губами его шеи. Он прижался
губами к ее лбу. Она улыбнулась. — Круг утратил лоск.
— Это не имеет значения. Нас уже не снимают.
Возле гигантского праздничного стола в форме морского конька
зарыдала женщина. Музыканты заиграли громче. Небо пестрило люминесцентными
огоньками морских звезд, которые плыли по наводящему лучу. Одна из звезд
окропила Мура и Леоту соленой водой.
— Завтра улетаем?
— Да, — ответила она.
— Как насчет Испании? Сейчас там сезон созревания
вишен. Праздник Хуэгос Флоралес де ла Вендимья Херезана. Возможно, последний.
— Опять фейерверки, — вздохнула она. —
Слишком шумно.
— Зато весело.
— Весело. — Она скривила губы. — Давай лучше
посетим Швейцарию. Притворимся, будто мы совсем старенькие и дряхлые. Или
придумаем еще что-нибудь романтичное.
— Некрофилка! — Мур поскользнулся на влажном пятне
и едва не упал. Лучше уединиться в горной Шотландии на берегу какого-нибудь
лоха. У тебя был бы твой любимый туман, а у меня — парное молоко и
соусированный табак…
— Нет! — воскликнула она, перекрывая пьяную
болтовню окружающих. Лучше в Нью-Гэмпшир.
— А почему не в Шотландию?
— Я еще ни разу не бывала в Нью-Гэмпшире.
— А я бывал, и мне там не понравилось. Точь-в-точь как
на Луне, если судить по твоему описанию.
В этот миг моль задела крылом пламя свечи. Раздался грохот.
В зеленых небесах медленно вытянулась холодная черная
молния. Пошел мелкий дождь.
Пока Леота сбрасывала туфли, Мур схватил с пролетающего над
его левым плечом подноса бокал и, осушив, поставил обратно.
— Похоже, здесь разбавляют напитки водой.
— Кругу приходится экономить, — сказала она.
Мур заметил Юнгера. Тот смотрел на них, стоя на краю зала с
бокалом в руке.
— Я вижу Юнгера.
— И я. Он еле на ногах держится.
— Мы тоже. — Мур рассмеялся.
Шевелюра толстого барда представляла собой снежный хаос;
левый глаз заплыл огромным синяком. Что-то пробормотав, Юнгер выронил бокал и
рухнул ничком. Никто не пришел к нему на помощь.
— Похоже, он опять слишком увлекся.
— Бедный Юнгер, — равнодушно произнесла
Леота. — А ведь мы с ним давно знакомы.
Дождь лил не переставая, и танцоры казались марионетками в
руках неопытных кукольников.
— Они летят! — закричал человек в красной мантии,
и простер руки к небу. — Снижаются!
Мур не узнал этого человека. Очевидно, он был не из Круга.
Все головы, способные соображать, разом запрокинулись
навстречу каплям дождя. В безоблачной зелени быстро разрастались силуэты трех
серебристых дирижаблей.
— Мы спасены!
Ансамбль, словно маятник посредине траектории, на мгновение
замер и заиграл вновь: «Спокойной ночи, леди, спокойной ночи, леди…»
— Мы будем жить!
Леота сжала ладонь Мура.
— …Мы весело летим куда глаза глядят… — пели
голоса.
— Куда глаза глядят, — повторила Леота.
— Мы весело летим, — сказал Мур.
— …Над синевою моря, под небом голубым…
Спустя круго-месяц после этого происшествия, едва не
обернувшегося катастрофой для Круга (то есть, в год две тысячи девятнадцатый
эпохи правления Повелителя и Президента Нашего Гамберта, через двенадцать лет
после приснопамятного моретрясения) Мур и Леота стояли у стены Обители Сна на
одном из островов Бермудского архипелага.
Светало.
— Кажется, я люблю тебя, — сказал он.
— Хорошо, что любовь не требует доказательств. —
Леота прикурила от его зажигалки. — Я бы не поверила никаким
доказательствам. Я вообще ничему не верю.
— Двадцать лет тому назад я встретил на Балу красивую
женщину. Я танцевал с ней…
— Пять недель тому назад, — поправила она.
— …и подумал: интересно, захочет ли она когда-нибудь
выйти из Круга и снова стать человеком, и оставаться им до гробовой доски?
— Мне и самой нередко приходят в голову подобные мысли.
Особенно, когда мерзко на душе. Нет, Элвин, эта женщина не выйдет из Круга. Во
всяком случае, до тех пор, пока не станет старой и некрасивой.
— То есть, никогда, — заключил он.
— Ты благороден. — Она выпустила к звездам струйку
дыма и коснулась холодной стены. — Когда-нибудь ее перестанут замечать, а
если кто и посмотрит, то лишь затем, чтобы сравнить ее с какой-нибудь
красавицей далекого будущего. А может быть, это произойдет скоро, если в мире
вдруг изменятся критерии красоты. Как только это случится, она пересядет из
экспресса на обычный пассажирский поезд.
— И на какой бы станции она ни вышла, ее будет окружать
чужой мир, сказал Мур. — Похоже, он ежедневно меняется до неузнаваемости.
Прошлой ночью… виноват, в прошлом году я встретил бывшего однокашника. Он
называл меня «сынок», «мальчик», «малыш» — причем не в шутку. Он основательно
испортил мне аппетит.
— Знаешь ли ты, куда мы идем? — спросил Мур, когда
она повернулась к засыпающему саду. — Туда, откуда не возвращаются. В
небытие. Пока мы спим, мир идет своей дорогой.
— Это помогает сберечь силы, — сказала она через
несколько секунд. Стимулирует. Вдохновляет. Я об отсутствии привязанностей. Все
в мире тленно, кроме нас. Время и пространство не властны над нами, если у нас
нет привязанностей.
— Ни к кому и ни к чему?
— Ни к кому и ни к чему.
— А тебе не кажется, что все это — великий розыгрыш?
— Ты о чем?
— О том, что с нами происходит. Представь, что все
население планеты — мужчины, женщины, дети — год назад погибло при вторжении с
Альфы Центавра. Все, кроме нас, замороженных. Предположим, инопланетяне
распространили смертоносные бациллы…
— Я читала, в созвездии Центавра нет жизни.