Secretum - читать онлайн книгу. Автор: Франческо Сорти, Рита Мональди cтр.№ 46

Se dardo pungente

d'un guardo lucente

Use mi fed,

se in репа d'atnore

si strugge l'mio cuore

la noue ed il di… [24]

Чей горящий взор пронзил грудь аббата Мелани, мне было понятно и без этого. Могло показаться, что он силою мысли переместился в тело Людовика, как воин влезает в доспехи, чтобы вкусить от радостей и страданий той любви, которая была недосягаемой для него.

Атто пел слабым, почти неслышным голосом. Прошло семнадцать лет, с тех пор как я в последний раз слышал его пение. Тогда его некогда знаменитый, хорошо темперированный и звучный голос потерял, наверное, половину своей силы. Однако арии учителя Атто, Луиджи Росси (сеньора Росси, как он его называл), ничего не потеряли от своего волшебства, когда он пел их мне.

Сейчас, много лет спустя, этот удивительный, некогда такой приятный голос, которому с восторгом внимала самая изысканная публика королевских дворов и масса зрителей в театрах, превратился в жалкий бестелесный голосок. У лишенного внутренней силы пения Атто осталась только оболочка, как у засушенного фрукта; его сильный певческий голос стал нематериальным и превратился в привлекательный намек на самого себя, в шепот и воспоминание. То, что я слышал сейчас, было больше фантомом, хотя и тщательно обработанным, голоса великого Атто Мелани. В нем не было уже физического доказательства трелей, только неопределенное напоминание о навсегда утраченной магии: прекрасное и утонченное цитирование самого себя.

Но даже этот тонкий голосок был божественным и обольстительным. Он в тысячу раз сильнее доходил до сердца, чем целая школа ученых – до ума. Это пение было лишено всякой телесности и силы, но нетронутой осталась его внутренняя непостижимая красота.

Атто повторял эти строки, будто слова имели для него скрытый и мучительный смысл:

Se un volto divino

quest'aima rubò

se amar è destino

résista chi può! [25]

Воспоминания о Марии все еще разрывали сердце аббата. Он чувствовал, что видел ее глазами Людовика, трогал его пальцами, целовал его губами и, наконец, сердцем христианнейшего короля страдал от боли разлуки. Ощущения, которые спустя стольку лет казались Атто более правдивыми и реальными, чем если бы он познал их на собственном горьком опыте. Поскольку, будучи евнухом, он не мог быть близок с Марией, Атто в конце концов овладел ею через короля.

Так проходила и обновлялась странная любовь этих троих людей, любовь между двумя навеки разлученными душами и третьей душой, ревниво хранившей прошлое первых двоих. И мне выпала странная, тайная честь быть свидетелем этому.

Внезапно Мелани оборвал пение и спрыгнул с ограды, на которой сидел, – он снова собрался с силами.

– А сейчас пойдем на виллу. Гром и молния, в конце концов, должен же быть там внутри хоть кто-нибудь, кто прикажет арестовать нас, – сказал он со смехом.

Лишь с большим трудом мне удалось развеять чары образа Марии, вызванного в моей душе словами аббата и его пением.

– Ария вашего учителя, сеньора Луиджи?

– Я вижу, что ты ничего не забыл, – ответил он. – Нет, это песня Франческо Кавалли из его «Ясона». Мне кажется, это произведение чаще всего ставили на сцене в последнюю половину столетия.

После этих слов аббат повернулся и пошел впереди меня: больше он ничего не хотел сказать.

«Ясон, или О ревности». Эту прославленную оперу я никогда не слышал, но знал знаменитый миф о любви Медеи, дочери колхидского царя, к Ясону, вождю аргонавтов, который был влюблен «Ипсипилу, царицу Лемноса. Любовь втроем.

Мы подошли к северной стороне виллы, выходившей на улицу. Над входной дверью было начертано двустишие:

«Si te, ut saepe solet, species haec decipit alta;

Nee me, ne Caros decipit arcta Domus». [26]

И снова мною овладело странное, необъяснимое чувство, что слова, выбитые на стенах виллы, напоминают о неизвестной мне действительности или даже отражают ее.

Мы потрогали дверь. Она была открыта. В тот момент, когда я взялся за дверную ручку, мне показалось, что я слышу чьи-то торопливые шаги и шум от перемещения каких-то предметов внутри дома, как будто кто-то поспешно вставал со стула. Я посмотрел на Атто, но тот, даже если что-то и услышал, то не подал виду.

Мы переступили порог. Внутри никого не было.

– Нет и следа троих преосвященств, – заметил я.

– Я и не ожидал, что они еще здесь. Однако все же могут остаться кое-какие следы их собрания: записка, какие-то заметки… Мне достаточно знать, в каком зале они встречались. Эти детали всегда могут оказаться чрезвычайно полезными. Вилла большая, давай посмотрим. Как видно, ни у кого нет желания ее охранять. Тем лучше для нас.

Мы находились в большом продолговатом зале с двумя рядами окон. В конце зала находилась закрытая дверь. Помещение, очевидно, было задумано как летняя столовая: через открытое окно дул нежный западный ветерок. В находящемся рядом малом зале был виден стол для игры в бильярд.

Мы осторожно сделали пару шагов вперед. При этом мы не упускали из виду дверь в противоположном конце зала, поскольку считали, что рано или поздно там кто-то должен появиться.

Посреди зала привлекал к себе внимание крепкий круглый стол. На нем стоял большой деревянный поднос из серебряного тополя с инкрустацией. Мы подошли поближе. Атто осторожно толкнул поднос, и он повернулся вокруг своей оси.

– Блестящая идея, – заметил он. – Блюда могут перемещаться от одного гостя к другому, не мешая соседям и не требуя предварительного разделения на порции. Я бы сказал, Бенедетти ценил практические вещи, облегчающие жизнь. – И сразу же добавил: – Кто-то покинул зал незадолго до того, как мы вошли.

– Почему вы так уверены в этом?

– Здесь на полу отпечатки ног. Обувь этого человека была испачкана землей.

Мы разделились, и я обследовал ту часть зала, куда мы зашли, а Атто – остальную. Я заметил, что в стены с двух сторон симметрично встроены два буфета. Они были такого же цвета, что и стены, и скрывали в себе все необходимое для сервировки стола и запасы бутылок. Я выдвинул ящики. Они до самых краев были заполнены чудесной серебряной посудой, столовыми приборами всех видов, размеров и назначения, кроме того, там были инструменты для чистки рыбы и длинные, остро отточенные ножи для обработки мяса и дичи. Многочисленные сервизы включали в себя бокалы, кубки, чашки, стаканы, кувшины, пивные кружки и чаши, большие и маленькие графины для вина, чаши для прохладительных напитков, кувшинчики для воды, чашки для бульона и горячих напитков – все из расписанного стекла с позолотой, украшенные симпатичными фигурками зверей, ангелочков или цветами. Хозяева этой виллы, видимо, любили радовать глаза не меньше, чем желудок; и все это на здоровом воздухе Джианиколо и в окружении зеленеющих садов. Несмотря на свою странную уединенность, «Корабль» воистину был виллой, предназначенной для удовольствий.