Валери свободно обходилась без подобных формулировок. Единственным выражением, которым она иногда пользовалась, было «поведение, нарушающее все нормы», и использовала она его в очень подходящем значении: «Ты встала у меня на пути и достаешь меня». Еще тем же самым она говорила: «Завязывай с этим наконец» или «Ну ты и нудная». Она говорила именно то, что имела в виду, точно так же, как мы.
Врачи были мужчинами, а медсестры и санитарки – женщинами. Правда, исключениями были санитар Джерри и доктор Вик. Джерри был высоким, стройным мужчиной, вечно чувствовавшим себя не в своей тарелке. У него имелся один чудный номер. Иногда наиболее привилегированной пациентке разрешалось поехать куда-нибудь на такси. Когда она обращалась к Джерри с просьбой вызвать для нее такси: «Джерри, вызывай для меня мотор», тот выкрикивал: «Сама ты мотор!» Мы обожали этот момент.
С доктор Вик была совершенно другая история.
Доктор Вик была начальницей нашего отделения: Второго Южного Отделения им. Белькнапа – South Belknap-II. У каждого отделения имелось собственное название и собственный патрон (совершенно так же, как интернаты), например, Восточный Дом или, хотя бы, наше отделение. Сама доктор Вик была бы великолепной старшей медсестрой любого из отделений. Она была родом из Родезии и выглядела совершенно как призрак лошади. Даже когда она разговаривала, было полное впечатление, будто это лошадь. Она извлекала из себя низкий, гортанный голос, а ее колониальный акцент придавал ее высказываниям каденции ржания.
Доктор Вик ни в малейшей степени не согрешила, если можно так выразиться, ассимиляцией с американской культурой, что могло показаться странным, учтя то, что руководила она отделением, где было полно молодых, растущих еще девушек. Ее шокировало все, что было связано с сексом. Слово «трахаться» тут же призывало на ее лошадиное лицо багровый румянец, и следует признаться, что при общении с нами румянец этот появлялся на ее щеках исключительно часто.
Вот примерный разговор с доктор Вик:
– Добрый день. У тебя установлена компульсивность внесупружеских связей. Что ты можешь сказать по этому поводу?
– Нет. – Мне показалось, что это будет самым лучшим из нескольких неудачных ответов.
– А связь с твоим преподавателем английского языка? – Доктор Вик всегда пользовалась лишь такими словами, как «связь».
– Хмм?
– Ты могла бы что-нибудь рассказать об этом?
– Хмм, ладно. Он повез меня в Нью Йорк. – Именно тогда я догадалась, что он мною интересуется. Тогда же он пригласил меня на великолепный вегетарианский ланч. – Но это случилось вовсе даже и не тогда.
– Что…? Какое «это»?
– Когда он меня трахнул.
Румянец.
– Продолжай.
– Ну, мы пошли смотреть картины в галерею Фрика, раньше я там никогда не была, там висел Вермеер, ну знаете, эта совершенно обалденная картина с девушкой во время урока музыки, нет, картина просто офигенная, я чувствовала нечто абсолютно улетное…
– Так… а когда же, ну, то есть, эээ… когда же случилось это?
То есть как? Ей не хочется выслушать, что я хочу сказать про Вермеера? Ведь именно это я помню лучше всего.
– Когда что случилось?
– Эээ… эта связь. Каким образом она между вами установилась?
– А, это случилось потом, когда мы уже вернулись домой. – Внезапно до меня доходит, что ей хочется узнать. – Это был его дом, мы там часто собирались на поэтические вечера, и в тот раз тоже был такой вечер, и когда все вышли, мы уселись на диване, немного посидели, и тут он вдруг спрашивает: «Хочешь трахнуться?».
Румянец.
– Он воспользовался именно этим словом?
– Ну да.
Ничем он не воспользовался, всего лишь поцеловал. Когда перед тем мы бродили по Нью Йорку, он тоже меня поцеловал – только зачем же мне ее разочаровывать?
И все это называлось психотерапией.
К счастью у доктор Вик под опекой было много девушек, поэтому терапевтический сеанс с нею длился недолго, не более пяти минут каждого дня, перед обедом. Но, за нею следом спешил уже другой врач; постоянный, работающий в больнице.
Между уходом доктор Вик и прибытием постоянного врача у нас было всего две-три минуты роздыху. За это время можно было решить, а чего бы такого сказать еще, на что еще пожаловаться. Дело в том, что постоянный врач распоряжался нашими привилегиями, лекарствами, телефонными разговорами, одним словом – все проблемы будничной жизни были слишком мелкими, чтобы ими занималась доктор Вик.
Постоянный врач менялся каждые полгода. Обычно случалось так, что как только мы начинали привыкать к одному врачу, его неожиданно забирали, и перед нами появлялся некто совершенно другой, и с самого начала для нас совершенно непонятный. Каждый новый врач начинал свою миссию крутым и самоуверенным типом, а заканчивал ее совершенно обессилевшим и довольным тем, что вскоре нас покинет. Некоторые начинали с проявлений сочувствия, а заканчивали злобой на весь мир, поскольку их сочувствие мы всегда обращали себе на пользу.
Вот вам примерный разговор с постоянным больничным врачом:
– День добрый, как сегодня выглядит твой стул?
– Мне бы хотелось перестать участвовать в групповых занятиях, и я считаю, что мне следует дать привилегию целевого выхода.
– Головные боли тебе уже не мешают?
– Я уже целых полгода принимаю участие в групповых занятиях!
– Старшая медсестра сказала мне, что вчера после ланча ты повела себя за границами нормы.
– Выдумки!
– Хммм… враждебная установка… – Он что-то калякает у себя в блокноте.
– Я могу получать тиленол вместо аспирина?
– Между этими лекарствами нет никакой разницы.
– От аспирина у меня болит желудок.
– А головные боли у тебя давно были?
– Как раз сейчас у меня болит голова.
– Гммм… ипохондрия… – Он снова калякает в блокноте.
Но эта парочка врачей была всего лишь цветочками. Ягодками был наш терапевт.
Большинство из нас – кроме Цинтии – встречалось со своим терапевтом ежедневно; Цинтия же со своим виделась два раза в неделю. Раз в неделю она проходила электрошоковую терапию. Лиза на свои терапевтические сеансы не ходила. У нее был терапевт, который мог спокойненько тот час, который предназначался для сеансов с Лизой, продремать у себя в кабинете. Но когда Лизу доставало уже все, что только можно, она требовала эскорта, утверждая, будто готова разговаривать с терапевтом. Ее отводили в кабинет, где она заставала несчастного спящим в удобном кресле. «Ага, вот я тебя и заловила!» – радостно вопила Лиза и довольная собой возвращалась в отделение. Все же остальные каждодневно, в течение часа производили неспешную эксгумацию собственного прошлого, обсасывая прошедшие дни один за другим.