Он поднялся, сославшись на усталость,
извинился и ушел в свой номер. Посетители бара расплатились и медленно
потянулись к дверям, поглядывая на дешевую репродукцию знаменитой картины и
мысленно спрашивая себя, на каком именно отрезке их .жизненного пути
повстречался им ангел или демон. И, хотя никто не поделился своими раздумьями с
другими, все единодушно пришли к такому выводу: все это произошло еще до того,
как Ахав превратил разбойничий край в мирный и процветающий, а теперь все дни
неотличимы друг от друга. И больше ничего.
Измученная Шанталь работала, как автомат, но
знала, что она — единственная из жителей Вискоса, кто думает иначе. Она
чувствовала на лице ласкающее прикосновение тяжелой и обольстительной руки Зла.
«Может быть, у Добра и у Зла — одно и то же лицо. Все зависит лишь от того,
когда встречаются они на пути каждого из нас». Хорошо сказано и, может быть,
даже соответствует действительности, но сейчас ей было не до них — сейчас она
хотела только спать.
Кончилось тем, что она ошиблась, отсчитывая
сдачу одному из посетителей, что случалось с ней редко, она извинилась, но
виноватой себя не почувствовала. Сохраняя бесстрастное достоинство, девушка
дождалась, когда уйдут последние клиенты — по обыкновению, это были мэр и
священник. Шанталь заперла кассу, надела свое дешевое тяжелое пальто и
отправилась домой — так было уже много лет.
В третью ночь она предстала перед лицом Зла. А
Зло на этот раз приняло обличье крайнего изнеможения и высоченной температуры —
девушка почти теряла сознание, но при этом не могла забыться сном. Где-то за
окном слышался неумолчный волчий вой. Порой Шанталь думала, что у нее начались
галлюцинации: ей казалось, что зверь проник в ее комнату и говорит с ней на
непонятном языке. В краткий миг просветления она захотела встать и пойти в
церковь, попросить падре вызвать врача — ей плохо, очень плохо. Но когда она
попыталась исполнить свое намерение, то поняла, что ноги ее не слушаются —
стали точно ватные — и до церкви ей не дойти. Если пойдет, то до церкви не
дойдет.
Если же все-таки дойдет, ей придется ждать,
пока падре проснется, оденется, отворит ей дверь, а тем временем ночной холод
усилит ее жар до такой степени, что она скончается прямо там, перед тем местом,
которое многие почитают священным.
«Что ж, — подумала Шанталь. — По крайней мере,
не придется нести меня на кладбище: я умру на нем».
Всю ночь она металась в жару и полубреду, но,
когда утренний свет проник в ее комнату, заметила, что температура снизилась
примерно наполовину. Силы вернулись к ней, она попыталась было заснуть, но
услышала такой знакомый гудок — это в Вискос приехал булочник, и, значит, пора
готовить утренний кофе.
Никто не приказывал ей спуститься и купить
хлеба: у нее ни перед кем не было обязательств и она могла лежать в кровати
хоть целый день, потому что на работу ходила лишь по вечерам. Однако Шанталь
чувствовала в себе какую-то перемену: чтобы окончательно не лишиться рассудка,
бей необходимо ощутить окружающий ее мир. Она хотела увидеть людей, которые в
этот час, как всегда, толкутся у маленького зеленого фургона, обменивая монетки
на хлеб и радуясь тому, что начался новый день, а им есть чем заняться и есть
что есть.
Она спустилась, поздоровалась, услышала: «У
тебя усталый вид» и «Не случилось ли чего?». Все были приветливы и полны
участия, готовы прийти на помощь, все были простодушны и безыскусно добры, а ее
душа рвалась в клочья, обуреваемая страхом и сознанием своей власти, мечтами и
жаждой приключений. Ей бы очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной,
но она знала — стоит рассказать одному, как еще до полудня об этом будет знать
весь город. Так что лучше уж поблагодарить за то, что беспокоятся о ее здоровье,
и идти своей дорогой, пока не прояснится в голове.
— Нет, ничего, — отвечала она. — Волк выл всю
ночь, не давал мне уснуть.
— А я не слышала никакого волка, — удивилась
хозяйка гостиницы, тоже покупавшая хлеб.
— Уже несколько месяцев, как в округе не
слышно волчьего воя, — согласилась с ней женщина, которая готовила местные
блюда, продававшиеся в гостиничном
магазинчике. — Охотники, похоже, извели всех
до единого, а для нас это очень скверно, ведь волки — главная приманка для
приезжих. И чем неуловимей зверь, тем больше азарт охотников. Они ведь обожают
подобное бессмысленное состязание.
— При булочнике не надо бы говорить, что в
округе больше нет волков, — сказала хозяйка Шанталь. — Узнают об этом — люди
вовсе перестанут приезжать к нам в Вискос.
— Но я слышала волчий вой.
— Наверно, это был оборотень, — заметила жена
мэра, которая терпеть не могла Шанталь, но была дамой хорошо воспитанной и
умела скрывать свои чувства.
— Никаких оборотней не существует, — не без
раздражения сказала хозяйка. — Обыкновенный волк, а сейчас его, наверно, уже
застрелили. Жена мэра, однако, не собиралась сдаваться:
— Существует или нет, но какой-то волк выл
этой ночью. Вы заставляете Шанталь работать сверхурочно, она слишком устает,
вот ей и мерещится всякое. Шанталь, не вмешиваясь в их спор, купила хлеб и
ушла.
«Бессмысленное состязание», —думала она,
вспоминая слова одной из собеседниц. Да, вот такой и представляется им жизнь —
бессмысленным состязанием. Шанталь еле-еле сдержалась, чтобы не выложить
предложение, сделанное ей Чужестранцем, —любопытно было бы посмотреть, как эти
нищие духом, хорошо устроившиеся люди устроят иное состязание, в котором смысла
будет больше. В обмен на преступление — десять слитков золота, способных
обеспечить будущее их детей и внуков, вернуть былую славу Вискосу — с волками
или без волков.
Однако девушка сдержалась. В ту минуту она решила,
что расскажет эту историю сегодня же вечером, но — когда все соберутся в баре,
чтобы никто не мог сказать потом, что, мол, не слышал или не понял. Может быть,
они схватят чужестранца и потащат его прямиком в полицию, а ей, Шанталь, вручат
ее слиток золота в виде вознаграждения за услуги, оказанные городу. А может
быть, они просто не поверят, и тогда чужестранец покинет Вискос, уверясь, что
все его жители — праведники. А ведь это не так.
Все они невежественны, наивны, все мыслят и
чувствуют по шаблону. Все верят лишь в то, во что привыкли верить, — и ничему
другому. Все боятся Бога. Все — и она в том числе — испытывают страх в тот миг,
когда могут изменить свою судьбу. Что же касается истинной доброты, то ее,
скорей всего, не существует вовсе — ни на земле, населенной трусливыми людьми,
ни на небе, где обитает Господь-Вседержитель, налево и направо сеющий страдания
с единственной целью — сделать так, чтобы мы всю жизнь просили избавить нас от
зла.