Одиннадцать минут - читать онлайн книгу. Автор: Пауло Коэльо cтр.№ 35

– Вернемся на вокзал, – сказала она. – А верней – вернемся в эту комнату и в тот день, когда мы пришли сюда впервые, и ты признал, что я – существую, и вручил мне подарок. Это была первая попытка проникнуть в мою душу, и ты не знал, скажут ли тебе «Добро пожаловать». Но если верить твоему Платону, с тех пор, как человеческие существа были разделены, они стараются вновь слиться воедино. Это инстинкт. Но ведь и разум тоже – разве без него смогли бы мы одолеть все трудности, которые встречаются на пути к этой встрече?

Я хочу, чтобы ты смотрел на меня, и вместе с тем – смотрел так, чтобы я этого не замечала. Первое желание – очень важно, ибо оно глубоко запрятано, запретно, недопустимо. Ты ведь не знаешь, обрел ли свою вторую потерянную половину. Не знает этого и женщина, которую ты пожелал. Но что-то притягивает вас друг к другу – стало быть, веришь, что нашел.

Откуда я все это беру? Из глубины сердца, потому что хочу, чтобы все было именно так. Из снов. Из того, что грезится каждой женщине.

Она расстегнула и спустила с плеча платье – так, чтобы обнажилась крошечная часть ее груди, увенчанная соском.

– Желание – это не то, что ты видишь, а то, что ты себе воображаешь.

Ральф Харт смотрел на черноволосую женщину в черном платье, сидевшую в его гостиной и высказывавшую самые нелепые желания – ну вот, к примеру, затопить камин в самый разгар лета. Да, он хотел бы вообразить себе, что скрывается под этим черным платьем, да, он оценил форму и величину ее грудей и знал, что она не нуждается в лифчике и носит его, очевидно, потому, что этого требует ее профессия. Груди были не велики и не малы – юны и упруги. Взгляд ее не выражал ничего. А что, в сущности, делает здесь эта женщина? А он-то почему длит эти странные и небезопасные отношения – ведь ему нетрудно обольстить кого угодно? Он богат, молод, прославлен, недурен собой. Он обожает свою работу, он любил тех, на ком женился, и они его любили. Короче говоря, он, Ральф Харт, с какой стороны на него ни взглянешь, должен был бы провозглашать во всеуслышание: «Я – счастливый человек!»

А он – несчастлив. В то время как большинство представителей рода людского бьется за кусок хлеба, за крышу над головой, за работу, которая обеспечила бы пристойное существование, Ральф Харт мог себе позволить ни о чем таком не беспокоиться – и это делало его еще более несчастным. Оглядываясь назад, на свою не такую уж долгую жизнь, он едва ли мог насчитать больше двух или трех дней, когда, просыпаясь и глядя на солнце – или на дождь, – испытывал бы радость от этого утра: радость, не связанную ни с какими желаниями, планами, радость беспричинную и бескорыстную. Да, так вот: за исключением этих двух-трех дней вся его жизнь представляла собой череду мечтаний, то осуществлявшихся, то несбыточных, и непрестанное желание преодолеть самого себя, прыгнуть выше головы – он и сам не мог бы объяснить, кому и что именно, но беспрерывно кому-то что-то доказывал.

Он смотрел на эту красивую, скромно одетую женщину, которую повстречал случайно (хоть и видел раньше в «Копакабане»), и видел, что здесь ей не место. Она просила, чтобы он пожелал ее – и он желал ее сильно, куда сильней, чем мог себе представить, но это не было тягой к ее груди, вожделением к ее плоти. Он просто хотел быть с нею рядом, хотел обнять ее и молча смотреть на языки пламени в камине, потягивая вино, покуривая, – и этого было бы для него достаточно. Жизнь состоит из простых вещей, а он так устал от многолетних поисков неизвестно чего.

Но если он прикоснется к ней, все будет кончено. Потому что, несмотря на исходящий от нее свет, едва ли она сознает, как хорошо ему быть рядом с ней. Он платит? Да – и будет платить столько времени, сколько нужно, пока не сможет сесть с нею рядом на берегу озера, заговорить о любви – и услышать о любви в ответ. Лучше не рисковать, не торопить события, ничего не говорить,

Ральф Харт перестал мучить себя этими мыслями и сосредоточился на игре, которую они только что затеяли вдвоем. Сидящая перед ним женщина права – не достаточно ни вина, ни сигареты, ни огня, ни общения; нужно другое опьянение, другое пламя.

Женщина в платье на бретельках показала ему краешек своей груди – и он увидел ее тело, скорее смуглое, чем белое. И он пожелал ее. Пожелал ее страстно.

Мария заметила, как изменилось выражение его глаз. Сознание того, что она – желанна, возбуждало ее больше, чем что-либо другое. Все это не имело ничего общего с обычным приемом клиента, твердившего: «Хочу обладать тобой... хочу жениться на тебе... хочу, чтобы ты кончила... хочу, чтобы ты родила от меня... хочу сделать наши встречи регулярными...» Нет, это вожделение было свободно и словно разлито в воздухе, электризуя его, оно заполняло жизнь желанием быть чем-то – и этого было более чем достаточно, оно все приводило в движение, оно готово было сдвинуть горы и увлажняло ее лоно.

Вожделение было источником всего, вожделение заставило ее покинуть родные края и открыть новые миры, выучить французский, победить предубеждение и предрассудки, мечтать о своей фазенде, любить, ничего не требуя взамен, ощущать себя женщиной от одного взгляда этого человека. С продуманной медлительностью она спустила с плеча вторую бретельку, дала платью соскользнуть, расстегнула лифчик. Так постояла, обнаженная до пояса, гадая – бросится ли он сейчас на нее с объятьями и любовными клятвами или окажется достаточно чуток, чтобы в самом желании ощутить наслаждение.

Мир вокруг этой пары стал меняться – из-за окна не доносилось ни звука, куда-то исчезли камин, картины и книги, не было больше ничего, кроме смутного предмета вожделения, и ничего, кроме него, больше значения не имело.

Мужчина не шевелился, не сдвинулся с места. Поначалу Мария заметила в его глазах промельк какой-то робости – но она мелькнула и исчезла. Он не сводил с нее взгляда, и там, в мире своего воображения, ласкал ее, сплетался с ней в объятии, смешивал воедино страсть и нежность, крик и стон.

Но в мире реальном стояла тишина, никто из двоих не произносил ни слова, и это возбуждало Марию еще больше, потому что не мешало вольному полету мыслей и фантазий. Она могла попросить его нежно прикоснуться к ней, могла развести бедра и ласкать себя перед ним сама, произносить непристойности и романтические признания так, словно это – одно и то же, могла поднырнуть под волну оргазмов, и от ее неистовых криков проснулись бы соседи и весь мир проснулся бы. Перед ней стоял ее избранник, мужчина, дарящий ей наслаждение и радость, тот, с кем она может быть самой собой, кому решилась бы сказать, что хотела бы остаться с ним на ночь, на неделю, на всю жизнь.

Капли пота выступили на лбу у обоих. «Это – камин», мысленно произнес каждый. Но дело было не в жарко разгоревшемся пламени – просто мужчина и женщина достигли предела, исчерпали воображение, прожили вместе целую вечность прекрасных мгновений. Следовало остановиться, потому что еще минута – и действительность безжалостно уничтожила бы это волшебство.