Он развернулся и посмотрел мне в лицо:
— И на черта ты это делаешь?
— Да кто его знает, — засмеялась я. — У людей полно странных идей, только они никогда в этом не признаются. А вот еще я иногда провожу языком по зубам и при этом их пересчитываю. Когда заняться нечем, сидишь скучаешь. Уловил?
Он слегка поднял брови.
— Или придумываю, что буду писать в своей книге.
Адам посмотрел на меня с интересом:
— В какой книге?
— В той, которую мне всегда хотелось написать. И которую я когда-нибудь напишу. — Я смутилась, захотелось сжаться в комок. Но я только поставила ноги на скамейку, обхватила коленки и уткнулась в них подбородком. — Или, скорее всего, не напишу. Это просто дурацкая мечта.
— Вовсе не дурацкая. Ты обязательно должна это сделать. Что будешь писать? Эротический роман?
Я расхохоталась.
— Как твоя подружка Ирма? Нет… Книгу из серии «Помоги себе сам». Хотя пока я точно не знаю, о чем именно она будет.
— Ты обязательно должна это сделать, — повторил он твердо. — У тебя прекрасно получится.
Я улыбнулась и зарделась: в его словах была та поддержка, которой я никогда не получала от Барри. И я тут же решила, что непременно попробую.
— Я люблю искать рифмы, — вдруг сказал он.
— А-га! Давай рассказывай. — Я повернулась к нему.
— Стараюсь искать рифмы посложнее, — смущенно пояснил он. — Надо же, поверить не могу, что рассказал тебе об этом. Даже Марии никогда не говорил.
«Один-ноль в мою пользу», — весело подумала я.
— Не кошки — блошки, а длинные слова, например… — он посмотрел вокруг, — суетливый у меня сразу рифмуется с прихотливый.
— Господи, ты такой странный.
— Ну тебя.
Я рассмеялась.
— Да я шучу. Это круто.
— Ничего не круто.
— Брось. Внутренний мир — вообще стремное место.
— Ты это хотела мне сказать?
Я глядела вдаль, на озеро.
— А ты когда-нибудь играл в веришь-не-веришь, когда все пьют по кругу? Мы с сестрами любили так развлекаться: папа за рулем, а мы наклюкиваемся.
— Как он вообще с вами выжил?
— Я думаю, как раз благодаря нам он и выжил. О’кей, ты начинаешь. Веришь ли ты, что я…
— Слушай, это звучит точь-в-точь как те упражнения, которые проделывает Элейн на своих курсах «Как влюбиться без памяти».
— А что, может быть, я и хочу, чтобы ты влюбился.
В его глазах я увидела немой вопрос.
— Влюбился в жизнь, — пояснила я. — Я хочу, чтобы ты полюбил жизнь. Так что давай, — подбодрила я его.
— Ладно. Веришь ли ты, что я никогда… — он ненадолго задумался, — не ел леденцов?
— Что?! — изумилась я. — Это как?
Он усмехнулся.
— Когда мы были маленькие, нам не разрешали есть леденцы, потому что это опасно. Нам постоянно рассказывали: мы можем подавиться, можем сломать зуб, можем подавиться, споткнуться и выбить глаз или толкнуть кого-то, и он выбьет себе глаз. А потом наконец сказали: ладно, можете есть, садитесь за стол и ешьте спокойно, а иначе можете подавиться и умереть. Подумай, кому нужны такие леденцы? Вот я никогда их и не ел. У меня отбили всякое желание. До сих пор не могу видеть, как кто-то ест леденцы.
Я рассмеялась.
— Твоя очередь.
— Веришь ли ты… — Я знала, что хочу сказать, но не была уверена, стоит ли. — В общем, я никогда… не была влюблена.
Он с удивлением смотрел на меня.
— А как же твой муж?
— Я думала, что это была любовь, но теперь начинаю понимать, что ошибалась.
— Почему?
Мы смотрели друг на друга, и я молча произнесла: «Потому что это было совсем не похоже на то, что сейчас». Но вместо этого сказала:
— Не знаю. Как ты думаешь, безответная любовь — это тоже любовь?
— В вопросе содержится ответ, не так ли? — медленно проговорил он.
— Да. Но если она совсем никому не нужна, то, значит, это какое-то неполноценное, ущербное чувство?
Он молчал, я видела, что он на самом деле ищет ответ, и ждала, что же он в итоге скажет, но он просто уронил:
— Да.
Он, конечно, думал о Марии. Зря — я была уверена, что Мария его любила, а Шон был просто ошибкой.
— Кристина, почему мы говорим обо всем этом?
Этого я не знала. Я с трудом могла вспомнить, как мы вообще заговорили об этом. Я честно пыталась его отвлечь, а вместо этого завела речь о том, что тревожило меня.
— Не знаю, — поежилась я. — Пойдем в дом, пока мы окончательно не замерзли.
* * *
Раз уж Адам был здесь хозяином, я попросила его показать мне окрестности. Мне хотелось представить себе, как он жил здесь, когда был маленький, а заодно и как бы он мог здесь жить, если бы решил перебраться сюда из Дублина. Еще я хотела понять, отчего ему здесь так неуютно, почему, если верить Адаму, он здесь сам не свой. Адам взял машину, в гараже их было не меньше десятка — и классика, и спорткары. Он сам сел за руль, и мы поехали на кондитерскую фабрику Бэзилов. По дороге он рассказывал о местных достопримечательностях, обращал мое внимание на красивые пейзажи и вспоминал всякие истории из своего детства.
— Недавно я подумал, что хорошо было бы проводить на фабрике экскурсии. Мы могли бы на этом неплохо заработать, — задумчиво сказал он. — Я предложил это отцу, но его это не особенно вдохновило.
— А какие у тебя еще были идеи?
Мэри упоминала, что Адам внес несколько интересных предложений, и меня это заинтриговало. Он производил впечатление человека, которому совсем не интересен семейный бизнес, но здесь я взглянула на ситуацию по-новому и поняла, что проблема заключалась не в отсутствии интереса, а в том, что отец не давал ходу никаким его идеям.
— Например, построить парк развлечений.
— Ого! Как Дисней Уорлд?
[9]
— Может, не с таким размахом, но чтобы там обязательно был небольшой зоопарк, ресторан, игровые площадки, в таком духе. Я подумал, что это оживило бы бизнес и графство от этого бы только выиграло. Сейчас так многие делают.
— А что сказал твой отец?
Он помрачнел и ничего не ответил.
Мы подъехали к фабрике. Адам собрался было встать там, где, видимо, всегда парковался его отец, но это место было уже кем-то занято.