И в этот момент открыл глаза сибиряк.
– Вот я вас всех послушал-послушал… Не, я не спал. Я очень внимательно слушал. Знаете что, ребята. Мы сделаем так. Я пять шариков отдам хозяйке, а пять на всякий случай положу в другую коробку. Знаете, как говорят на Западе – не клади все яйца в одну корзину.
У Чарли поплыло перед глазами. Она ожидала проигрыша, она, чего греха таить, ждала победы. Она не ожидала ничьей.
И надо же, медведь сибирский, ее же мудростью ее укорил.
– Ну что? – сказал московский банкир. – По уставу решение, не набравшее больше половины голосов акционеров, считается непринятым.
Как она это забыла. Это было все-таки поражение.
– На всякий случай предлагаю пересчитать шары, – упавшим голосом предложил американец. – Закон есть закон.
Тот же молодой банкир взял белую коробку и стал считать вслух, выкладывая шары:
– Один, два, три…
Чарли стала собирать со стола бумаги.
– … Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят.
Банкир взял другую коробку и снова стал отсчитывать монотонно:
– … Одиннадцать, двенадцать…
Чарли наклонилась к фермеру.
– Извините, что я не дала вам слово, – сказала она. – Но вы понимаете…
– Нормально, – кивнул зарайский фермер.
– Сорок семь, сорок восемь… сорок девять.
И с этими словами банкир достал последний шар.
– Ошибка? – спросил он неизвестно кого. – Здесь не хватает шара.
У Чарли дернулась щека. Шакир стал шарить по карманам. Банкиры тоже.
– Нет ошибки, – вдруг тихо, но внятно сказал Ахмат. – Это мой шар. Мой один процент.
– Э-э… Слушай, положи давай! – весело сказал Шакир.
Ахмат встал, подошел к коробкам и положил шар в белую.
– Я голосую за новый отель, – сказал он. – Мне нравится эта идея. Я хочу работать в первой в России пятизвездочной гостинице…
Глава 45
В то же самое время в баре происходила одна удивительная встреча. Но все по порядку.
Вера Михайловна Лученок, получив по-западному, в конвертике, уведомление об освобождении от занимаемой должности, в шоке была только пять минут. Как раз столько времени оставалось ей до окончания рабочего дня. Она выдавала и получала верхнюю одежду в эти пять минут словно в тумане, к счастью, ничего не перепутала, хотя это уже не имело значения.
Потом собрала свои нехитрые пожитки, последний раз посмотрела на привычное рабочее место, сказала сменщице вместо «пока» «прощай» и пошла домой.
Когда тряслась в метро, вдруг поняла, что уже не думает об увольнении, а думает о том, как бы исхитриться и занять место, когда вон тот молодой человек наконец сложит свою газету и выйдет. На это место явно претендовал старичок с сумкой на колесиках, но Вере Михайловне удалось незаметно, эдак интеллигентно протиснуться поближе к вожделенному сиденью, и, когда молодой человек встал, она живо уселась на свободное место.
Ну что сказать – это счастье!
Вот тут Вера Михайловна и поняла, что треволнения ее ухода из отеля отступили на второй план, а на первый все настойчивее вылезают предстоящие заботы. Во-первых, как там Афанасий? Окотилась или нет? Теперь она будет называть это именно так – «окотилась». А то действительно путаница получается.
Потом – что с ней? Легче принять несколько раз кошачьи роды, чем говорить с мамой. Мама не любит современную жизнь. Да кто ее любит? Почему-то все любят прошлое и будущее, а настоящее – этот неуловимый миг между завтра и вчера, собственно ни то ни се, – все ненавидят. Ерунда какая-то, этот самый миг за мгновение был будущим, которое все любят, а через мгновение станет прошлым, которое тоже все любят, что же происходит тут, посредине?
Ответить на этот вопрос Вера Михайловна не успела. Приехала.
Теперь так – забежать в магазин, купить молока и детское питание. Новорожденным надо хорошо питаться. Потом не забыть хлеба, и вчера кончилась соль. Вера Михайловна мысленно пересчитала карманные деньги, может быть, еще хватит на майонез.
И тут ее как ударило – долг! Как она его теперь отдаст? Это невозможно, это просто какое-то наваждение. Не могли ее уволить из-за каких-то негодяев. А этот длинный еще так мило улыбался. Ах, как обманчива внешность, как обманчив этот самый миг между вчера и завтра.
В квартире было тихо, хотя Вера Михайловна еще с порога прислушалась, не пищат ли котята.
Афанасий вышла из темноты походкой постороннего наблюдателя. Стройная, изящная, отчужденная. Посмотрела на хозяйку и сладко потянулась.
Вера Михайловна бросилась ее обнимать, целовать, гладить, поздравлять.
– Ну что, мамаша, как твои детки, чем ты их кормила? Я им тут принесла вкусненького, а тебе свежего молочка. Ну, показывай, сколько их у тебя?
Вера Михайловна наконец разделась, переобулась и готова была принять новорожденных.
Афанасий прошла на кухню. Ну конечно, рожала небось в грязном ведре.
Вера Михайловна заглянула в ведро – увы! По углам никаких котят.
– Неужели ты рожала в комнате? – уважительно произнесла хозяйка, шагая в комнату, но и там никаких котят не было.
Афанасий лениво наблюдала за поисками ее собственных детей, не принимая в этом никакого участия.
Страшное подозрение закралось в голову Веры Михайловны. Ее ведь предупреждали: мамаша может и поесть своих детишек.
Вера Михайловна обшарила все углы, мыслимые и немыслимые закоулки, заглянула даже в духовку, но никаких котят не нашла. Она обессиленно села на стул и с ужасом уставилась на Афанасия.
– Ты что наделала? – спросила она сдавленным голосом.
Афанасий умылась.
Вера Михайловна дрожащей рукой набрала номер жены дипломата и, как только та ответила, зарыдала:
– Она поела своих котят! Ты представляешь, прихожу домой – ни одного котенка!
– Погоди, Верусь, может, она еще не родила? – забеспокоилась и подруга.
– Как же! А куда живот девался?
– Ужас!
– Я ее убью! Она свинья, гадость, каннибалка!
– Каннибалы – это людоеды.
– Так она меня и съела! Я о ней думала, что она… А она…
– Ты хорошо поискала?
– Даже на антресоли заглядывала.
– М-да…
– Никогда не вешала кошек, а эту линчую!
Вера Михайловна снова зарыдала, и подруге оставалось только выслушивать тяжкие всхлипы.