Комиссар сказал: «Вы свободны». Да, я свободен и сейчас, и
был свободен за решеткой, потому что по-прежнему выше всего на свете ставлю
свободу. Да, разумеется, это заставляло меня порой пить вино, которое
приходилось мне не по вкусу, делать то, что оказывалось не по нраву и чего я
впредь делать не стану; и от этого на теле моем и на душе — множество шрамов, и
я сам наносил людям раны — пришло время, когда я попросил у них прощения, ибо с
течением времени понял: я могу делать все что угодно, кроме одного: не дано мне
заставить другого человека следовать за мной в моем безумии, в моей жажде
жизни. Я не жалею о перенесенных страданиях, я горжусь своими шрамами, как
гордятся боевыми наградами, я знаю, что цена свободы высока — так же высока,
пожалуй, как цена рабства, и разница всего лишь в том, что ты платишь с
удовольствием, с улыбкой, пусть даже эта улыбка — сквозь слезы.
***
Я выхожу из дверей полицейского участка. Погожий воскресный
день, но солнце не в силах разогнать мрак у меня на душе. Мой адвокат поджидает
меня на улице с букетом в руке, со словами утешения на устах. Он говорит, что
обзвонил все больницы, все морги (каждый из нас поступает таким образом, когда
кто-то из близких не возвращается домой к определенному часу), но Эстер не
обнаружил. Говорит, что благодаря его стараниям журналисты не пронюхали, где я
сижу. Еще говорит, что нам следует обсудить ситуацию, выработать стратегию,
которая защитит меня от тяготеющих надо мной обвинений. Я благодарен ему за
внимание, хоть и знаю, что дело вовсе не в стратегии, а просто он не хочет
оставлять меня в одиночестве, потому что понятия не имеет, какой фортель я
способен буду выкинуть (Напьюсь и снова попаду в полицию? Устрою скандал?
Попытаюсь покончить с собой?). Отвечаю, что у меня много важных дел и что он не
хуже меня знает: никаких проблем с законом не возникнет. Адвокат настаивает, я
не уступаю — ведь, в конце концов, я — свободен.
Свободен. Свободен пребывать в отверженности и одиночестве.
Беру такси, еду в центр, прошу остановиться у Триумфальной
арки. Иду по Елисейским полям в сторону отеля «Бристоль», где мы с Эстер пили
горячий шоколад всякий раз, когда кто-нибудь из нас возвращался из-за границы.
Это сделалось своего рода ритуалом — мы дома, мы погружаемся в любовь, которая
нас соединяет, хотя жизнь с каждым днем все сильней разводит по разным дорогам
бытия.
Шагаю дальше. Прохожие улыбаются, дети радуются, что вдруг,
в разгар, можно сказать, зимы на несколько часов нагрянула весна, плавно
движется поток машин и все вроде бы в порядке, если не считать одного
обстоятельства — никто в этом городе не знает, или делает вид, что не знает,
или это просто никому не интересно, что я только что потерял жену. Что же они,
в самом деле не понимают, как мне тяжко?! Все должны испытывать печаль и
сострадание к человеку, чья душа кровоточит от любви, а они продолжают
смеяться, они по-прежнему барахтаются в своих мелких и никчемных жизнях, ликуя
оттого, что настал уик-энд.
Забавная мысль: у многих из тех, кто идет мне навстречу,
тоже душа в клочьях, а я не знаю, почему или как они страдают.
Захожу в бар купить сигарет, и бармен отвечает мне
по-английски. Захожу в аптеку за любимыми мятными пастилками, а девушка за
стойкой говорит со мной по-английски. А ведь в обоих случаях я обращался к ним
по-французски. Неподалеку от моего отеля меня останавливают двое парней —
только что из Тулузы, — они ищут нужный им магазин, расспрашивают всех подряд,
но никто не понимает, что они говорят. Что случилось? За сутки, проведенные
мною в камере, на Елисейских полях сменился язык?
Индустрия туризма и деньги способны творить чудеса, но как
же я не замечал этого раньше? Видимо, дело в том, что мы с Эстер давно уже не
пили горячий шоколад в этом отеле, хотя много раз уезжали и возвращались.
Всякий раз оказывалось, что есть более важное дело. Всякий раз на это время
назначена бывала встреча, которую отменить невозможно. Ничего, любимая, в
следующий раз мы непременно выпьем нашего шоколаду, возвращайся поскорей, ты
ведь знаешь, как важно для меня это интервью, я не могу встретить тебя в
аэропорту, возьми такси, мой сотовый включен, звони, если что-нибудь срочное, а
если нет — вечером увидимся дома.
Мобильник! Я достаю его из кармана, нажимаю кнопку, и он
сразу же начинает звонить, и от каждой трели у меня замирает сердце, и на
дисплее я читаю имена тех, кому я нужен, но не соединяюсь ни с кем. Господи,
хоть бы высветилось «абонент не установлен», и тогда я пойму, что это ты,
потому что мой номер знают человек двадцать, не больше, и они клятвенно
пообещали никому его не передавать. Нет, не высветилось — все это номера друзей
или коллег. Должно быть, хотят узнать, что случилось, чем помочь (чем? и как?),
не надо ли мне чего-нибудь.
А телефон звонит. Ответить? Встретиться с кем-либо из этих
людей?
Нет. Пока не пойму, что происходит, останусь один.
Я вхожу в «Бристоль». Эстер, помнится, всегда говорила, что
это — один из немногих парижских отелей, где к клиентам относятся как к гостям,
а не как к бездомным бродягам. Со мной здороваются сердечно и приветливо, я
выбираю столик напротив красивых часов, слушаю пианиста, гляжу в сад за окном.
Следует рассуждать здраво, рассмотреть варианты. Жизнь
продолжается. Велика важность — жена бросила!
Не я первый, не я последний. Но отчего же это случилось в
такой ясный день, когда люди на улицах улыбаются, дети что-то распевают, весна
подает о себе первые весточки, солнце светит и водители тормозят перед
«зеброй»?!
Беру салфетку. Все, что крутится в голове, я сейчас распишу
по пунктам на бумаге. Сантименты — в сторону, надо определиться. Итак:
A. Допустим, что Эстер в самом деле похищена и ее жизни
грозит опасность. Я — ее муж, ее спутник в горе и радости, должен горы
свернуть, но отыскать жену.
Ответ: она забрала свой паспорт. А кроме него — о чем
полиции не известно — кое-что из мелочей и футляр с изображениями своих святых:
она всегда возит его с собой, когда уезжает. И сняла деньги со счета.
Вывод: к отъезду она готовилась.
Б. Допустим, что Эстер поверила в какое-то обещание, то есть
позволила заманить себя в ловушку.
Ответ: она много раз попадала в опасные ситуации — они были
частью ее работы. Но всегда предупреждала меня об этом, поскольку я был
единственным человеком, которому она могла доверять полностью и безоговорочно.
Она сообщала, где будет, с кем намерена встретиться (чтобы не ставить меня под
удар, чаще всего, правда, называла условное имя) и что мне надлежит делать в
том случае, если к такому-то сроку не вернется.
Вывод: она не предполагала встречаться ни с кем из своих
информаторов.
B. Допустим, что Эстер встретила другого мужчину.