— Наверное. И еще, видимо, состояние бреда. Не знаю, кем я был здесь, но чувствую, что у Мартина Робинсона маловато общего с Капаком Райми — так меня звали в городе. Ди, я был плохим человеком? Участвовал в темных делах?
— Нет! — Она изумилась. — Нет, что ты! Ничего подобного.
— Точно?
— Абсолютно. — Она принялась покачиваться в кресле, собираясь с мыслями. Ей всегда думалось лучше в кресле-качалке. — Ты родился не здесь, не в этом доме, но ты здесь вырос. Это было родовое гнездо, замок Робинсонов. Родители обращались с тобой как с принцем, однако при этом воспитали тебя вежливым и понимающим. Ты был очень милым ребенком. Ты меня на восемь месяцев старше, но мы попали в один класс, и родители наши тоже дружили. Ты смеялся над моей прической и одеждой — у мамы был жуткий вкус, она меня одевала так, как даже кукол не одевают, — а я тебя дразнила за кривые зубы.
— У меня были кривые зубы? — За неимением детских воспоминаний я привык к себе теперешнему, и мне как-то не приходило в голову, что я с возрастом мог, как и все нормальные люди, сильно измениться.
— Не такие уж кривые. Торчали совсем чуть-чуть, но ты очень стеснялся. Пара шуток про Багза Банни, и все, ты в истерике. Потом миновала доподростковая фаза, когда мы вообще друг друга не замечали. Я водилась с девчонками, ты — с мальчишками. Года три-четыре так прошло. В четырнадцать у нас открылись глаза, и вскоре мы уже встречались вовсю. В семнадцать мы обручились. — Ди пожала плечами и начала раскачиваться чуть быстрее. — Глупо, наверное, но мы были влюблены и хотели доказать, что любовь будет длиться вечно. Но мы не собирались нестись под венец сломя голову. Решили подождать до окончания колледжа. Мы разъезжались учиться в разные города — ты еще сказал мне потом, годы спустя, что думал, у нас все закончится в первые же месяцы. Поэтому ты и сделал предложение — казалось, что это не всерьез и до женитьбы так и не дойдет.
— Нет! — рассмеялся я. — Я не мог быть таким ветреником.
— Еще как мог. — Ди тоже рассмеялась. — Но мы выдержали. Пару раз пробовали сходить налево, но ни тебе, ни мне не понравилось, и каждый раз при встрече мы влюблялись заново. Поэтому в конце концов мы осознали, что это и есть настоящая любовь, от которой спасения нет все равно, и через несколько месяцев после выпуска связали себя узами брака, став мистером и миссис Робинсон. — Она скорчила гримасу. — Это единственное, что омрачало радость, — называться миссис Робинсон. Даже в газете пошутили, когда публиковали нашу свадебную фотографию, чтобы ты на всякий случай поглядывал, нет ли где Дастина Хоффмана
[7]
.
Я попытался вспомнить нашу свадьбу, представить Ди в подвенечном платье, солнечное небо, переполнявшее меня счастье. Ничего в душе не откликнулось.
— Наверное, наши родители радовались, — предположил я.
Ди вздохнула, и я понял, что ответ будет печальный.
— Твой отец умер, когда тебе было шесть… — Тяжелая утрата. Но поскольку я совершенно не помнил отца, для меня это известие ничего не значило. — Вот тогда ты всерьез занялся теннисом.
— Теннисом? — заинтересовался я.
— Ты отлично играл. Тебя учил отец, пока был жив. И после его смерти ты ушел в теннис с головой. Он часто повторял, что ты переплюнешь Борга
[8]
со временем, и ты кинулся оправдывать надежды. Подумывал уйти в профессионалы, но решил все-таки получить образование. Не хотел класть все силы на спортивную карьеру, где у самых лучших после двадцати песенка спета. Ты продолжал играть, но для собственного удовольствия. И выиграл уйму любительских соревнований.
Вот почему я показал такой класс там, в городе.
— А мама? — спросил я.
— Она умерла, когда ты учился в колледже. На втором курсе. Сердце. Оно у нее уже давно барахлило. Мы еще и поэтому поженились так рано: у тебя был дом, где мы могли бы поселиться, и ты остался один в целом мире. Неужели совсем родителей не помнишь?
Я покачал головой:
— Только имена. Мать. Отец. Смысл. Но не их самих. Значит, мы въехали в этот дом и счастливо зажили вместе?
— Да. Иногда мы ссорились из-за крыши — она тогда еще была крыта соломой, — а еще из-за плиты, окон и дверей. Дом требовал ремонта, но ты не хотел ничего менять. Хотел сохранить его как есть, из-за сентиментальных воспоминаний. — Ди отпила чай. — Я осталась здесь, когда ты… тебя не стало. Во-первых, потому что уйти мне казалось предательством. Во-вторых, я тоже прикипела к этому дому душой. Он такой… им проникаешься. Ты меня сам об этом предупреждал, говорил, что когда-нибудь и мне будет так же ненавистна мысль о ремонте и переменах, как и тебе. Я фыркала недоверчиво, но ты оказался прав… Мы оба работали здесь, в городе, — продолжала она. — Ходили пешком, иногда ездили на велосипеде, если пешком было неохота. Машиной не обзавелись. И даже водить не учились: я — потому что всегда терпеть не могла машины, а ты… твой отец погиб в аварии. Я любила эти пешие прогулки: рано утром туда, вечером, после работы, обратно.
— Где мы работали?
— Я — в турагентстве. А ты учителем.
Я ошарашенно моргнул. Из мистера Чипса
[9]
в Аль Капоне? Ничего себе смена деятельности. Теперь понятно, почему в обрывках воспоминаний всплывали галдящие дети, но представить себя учителем все равно было выше моих сил. Хотя… если вспомнить, как терпеливо и внимательно я обращался с Кончитой…
— Учителем чего?
— Физкультуры. Ты мог бы преподавать и в университете при желании, но тебе нравилось в школе. Меньше нагрузки, никакой общественной деятельности. Так мы жили год за годом, купаясь в своем счастье, никуда не деваясь и не меняясь. Планировали наплодить полный дом детей, но не торопились, понимая, что времени еще вагон. Мы ведь рано поженились, хотелось пожить сперва для себя. Но у нас уже шли серьезные разговоры о детях, когда… — У Ди сдавило горло, по ее лицу прошла горестная тень. — Мы собирались расширяться, затеяли приделать пристройку — иначе тут едва хватит места троим. Подбирали строительную бригаду, уже почти… как вдруг ты…
Ди старательно избегала неприятного упоминания. Осекалась, обрывала фразу, тянула до последнего. И дотянула. Обходить мое исчезновение больше не получалось. Как ни мучительно, я должен знать, каким образом Кардиналу удалось прибрать меня к рукам.
— Ты точно хочешь слушать дальше? — выдавила она севшим голосом.
— Да. Мне надо знать, Ди. Все.
— А сам ты не помнишь? — Она взглянула на меня с мольбой. — Попытайся, Мартин. Ты должен помнить. Такое важное… — Я с безнадежным видом покачал головой. — Ладно. — Она вздохнула, сдаваясь. — Значит, мы почти каждый день ходили пешком в город. Зимой закутывались в шубы и топали, как пара эскимосов. Тогда была не зима, но день стоял холодный, поэтому мы надели меховые куртки. Поцеловались на прощание, как всегда. Я пошла к себе в офис, ты — в школу. У тебя была спортивная гимнастика третьим уроком. Ты ее очень любил, особенно прыжки через коня… — Голос Ди сорвался, по щекам побежали слезы. — Пожалуйста, Мартин, можно я дальше не буду?