— Но они, по крайней мере, пытаются что-то сделать, а не прячутся за отговорками. Как говорится в старой поговорке: «Лучше любить и потерять свою любовь, чем вообще никогда не любить».
Хантер пожал плечами.
— Я не знаю такой поговорки.
— Чушь.
Улыбка его выдала.
— А как же Карлос? — спросила Алиса. — Он женат. Ты считаешь, что жена со временем уйдет от него, устав от его работы?
— Некоторым людям всегда везет. По крайней мере, им посчастливилось встретить человека, с которым они смогут прожить душа в душу всю жизнь. Карлос и Анна — живой тому пример. Не думаю, что можно найти более подходящую супружескую пару, сколько ни ищи.
— И тебе не удалось встретить свою половинку, ту, с кем бы тебе хотелось провести остаток дней?
В памяти Хантера промелькнуло одно лицо, прозвучало одно имя… В груди потеплело, но как только воспоминания о случившемся всплыли на поверхность, его сковал ледяной холод.
— Нет.
Хантер не отвел глаз, но был уверен, что взгляд его выдал.
Алиса заметила… сначала нечто нежное, потом — жесткое, леденящее, преисполненное боли. Несмотря на любопытство, она поняла, что не имеет права продолжать задавать вопросы.
— Извини.
Отвернувшись, Алиса сменила тему разговора, прежде чем пауза стала неловкой.
— Значит, ничего нового о втором теневом изображении ты не узнал?
— Нет, не узнал.
— Послушай… Думаешь, мы правильно поняли значение первой «скульптуры»? Угадали, что убийца хотел сказать нам с помощью ворона и койота? Он считает Деррика Николсона предателем и лжецом. — Женщина подняла руку, останавливая готовый сорваться с губ Хантера вопрос. — Я знаю, что, пока мы не поймаем убийцу, мы не выясним это до конца, но что ты все же обо всем этом думаешь? Мы правы?
Хантер уже догадался, к чему она клонит.
— Да.
— Но ты сомневаешься насчет того, что значат отбрасываемые второй «скульптурой» тени?
— Да.
Алиса сделала глоток вина.
— Ты, Карлос и я несколько часов рассматривали эту «скульптуру» и отбрасываемые ею тени, стараясь понять, что же она означает. Не думаю, что там есть что-нибудь, кроме того, что мы уже обнаружили. Даже капитан с нами согласилась. Почему ты решил, что на этот раз мы ошибаемся? Почему бы не предположить, что убийца просто хочет сообщить нам о том, что собирается разделаться еще с двумя людьми?
Подошел официант и начал убирать со стола грязную посуду. Хантер подождал, пока тот не закончил и не ушел.
— Как по мне, это объяснение не вяжется с первым. Я не вижу в нем особого смысла.
Глаза Алисы расширились.
— Смысла? А что в этих убийствах вообще имеет смысл? Роберт! Мы имеем дело с маньяком, у которого больное эго. Он рубит людей на куски, а затем составляет из них безумные скульптуры-головоломки. Какой тут вообще, к черту, может быть смысл?
Хантер быстро оглядел ближайшие столики, проверяя, не слышал ли кто-нибудь слов Алисы. От волнения она говорила громче, чем обычно. Похоже, окружающих больше интересовали еда и вино, чем их разговор. Детектив снова посмотрел на Алису.
— Это нам кажется, что в действиях преступника нет никакого смысла, потому что мы не понимаем его логики, а вот он считает совсем по-другому.
Алиса молча взвешивала услышанное.
— Теперь я, кажется, понимаю. Ты стараешься думать так, как должен был бы думать убийца, увидеть во всех его действиях смысл, доступный только ему.
— Прошла неделя, и пока у меня ничего не выходит.
— Не скромничай.
Женщина положила руку на стол. Кончики ее пальцев коснулись тыльной стороны ладони Хантера.
— Ты и так сделал больше, чем при таких обстоятельствах можно было бы надеяться. Если бы не ты, мы до сих пор с недоумением разглядывали бы эти «скульптуры» со всех сторон.
Хантер молча изучал ее.
— А теперь ты делаешь мне комплимент?
— Нет, это чистая правда. Но что ты имел в виду, когда сказал, что наше объяснение по поводу второй тени не вяжется с первым.
— Хотите взглянуть на меню с десертами? — спросил, подойдя к их столику, официант.
Алиса, даже не посмотрев в его сторону, отрицательно покачала головой. Хантер дружески ему улыбнулся.
— Спасибо. Думаю, мы уже и так достаточно съели. Для десерта у нас места не осталось.
— Prego,
[28]
— ответил официант и удалился.
— Почему не вяжется? — настаивала Алиса.
— Если мы правы относительно первого теневого образа, то убийца хочет сказать нам, что считает Деррика Николсона лжецом.
Алиса, погрузившись в раздумья, откинулась на спинку стула.
— Если же предположить, что и во второй раз мы не ошиблись, то получается, что убийца уже не хочет поделиться с нами своим мнением об Эндрю Нэшорне.
Алиса начала понимать.
— Если мы правы, то преступник делится с нами мнением о себе. Он считает себя дьяволом, смотрящим сверху вниз на своих жертв.
Хантер кивнул.
— Да, но я не понимаю, зачем ему это понадобилось. Думаю, в наши предположения закралась ошибка. Убийца хочет, чтобы мы посмотрели на совершаемые им преступления с его точки зрения. Он хочет, чтобы мы поняли, зачем, а вернее за что он убивает этих людей; поняли, что он считает Николсона лжецом; поняли, что, возможно, когда-то судья его предал. Только в этом случае его поступки имеют хоть какой-то смысл.
— Но говоря нам, что он является злобным, мстительным дьяволом…
— И-и-и?..
Алиса нахмурилась.
— Думаешь, что и второй «скульптурой» убийца хотел выразить свое отношение к жертве?
— Не исключено.
— Получается, он считал Нэшорна дьяволом, рогатым человеком? А как насчет четырех маленьких фигурок — двух стоящих и двух лежащих? Что они могут означать?
Ответа у Хантера не нашлось.
Глава 74
Его веки затрепетали, словно крылья бабочки… словно крылья раненой бабочки… Казалось, они весят целую тонну. Натану Литлвуду понадобилось несколько секунд на то, чтобы приподнять веки и удержать их в таком положении. Свет, казалось, впился ему в глазные яблоки. Литлвуд сделал глубокий вздох. Его легкие обожгло, словно воздух состоял из серной кислоты. Какой бы наркотик ни вкололи ему в шею, сейчас он уже прекратил свое действие на организм.
Подбородок упал на грудь. Голова оказалась слишком тяжелой, чтобы можно было ее поднять. В таком положении Литлвуд пребывал некоторое время, прежде чем понял, что раздет, за исключением пропитанных потом полосатых трусов, прилипших к коже. Еще некоторое время ему понадобилось на то, чтобы осознать положение, в котором он очутился. Он сидел в удобном офисном кресле с кожаной обивкой. Руки были отведены назад, за спинку кресла, и связаны. Запястья стягивало нечто твердое и тонкое, больно врезавшееся в кожу. Ноги психолога также были отведены назад и связаны под сиденьем, вися на высоте дюйма или около того над полом. Все тело болело так, словно Литлвуда недавно жестоко избили. Боль в черепной коробке, казалось, вот-вот сведет его с ума.