Это был голос Алхимика. Юноша улыбнулся и продолжал
копать. Через полчаса лопата наткнулась на что-то твердое, а еще час спустя
перед Сантьяго стоял ларец, полный старинных золотых монет. Там же лежали
драгоценные камни, золотые маски, украшенные белыми и красными перьями,
каменные идолы, инкрустированные бриллиантами, — трофеи завоеваний, о которых
давным-давно забыла страна, добыча, о которой ее владелец не стал рассказывать
своим детям.
Сантьяго вытащил из сумки Урим и Тумим. Они
лишь однажды, в то утро на рынке, пригодились ему: жизнь и без них давала ему
верные знаки.
Он положил их в ларец — это тоже часть его
сокровищ: камни будут напоминать ему о старом царе, которого он никогда больше
не встретит.
«Жизнь и в самом деле щедра к тем, кто следует
Своей Стезей, — подумал он и вспомнил, что надо пойти в Тарифу и отдать десятую
часть старой цыганке. — Как мудры цыгане! Должно быть, оттого, что много
странствуют по свету».
Он снова ощутил дуновение ветра. Это был
«левантинец», прилетевший из Африки, но на этот раз он не принес с собой запах
пустыни, не предупреждал о нашествии мавров. Теперь Сантьяго различил в нем
такой знакомый аромат, звук и вкус медленно приближавшегося и наконец осевшего
у него на губах поцелуя.
Юноша улыбнулся: то был первый поцелуй Фатимы.
— Я иду, — сказал он, — иду к тебе, Фатима.