— Кроме того, нельзя расслабляться ни на миг,
даже когда одолел долгий путь, — продолжал тот. — И нужно любить пустыню,
доверять же ей полностью нельзя. Ибо пустыня — это испытание для человека:
стоит отвлечься хоть на миг — и ты погиб.
Его слова напомнили Сантьяго старого
Мелхиседека.
— Если к тому времени, когда придут воины,
голова у тебя еще останется на плечах, разыщи меня, — сказал всадник.
В руке, которая совсем недавно сжимала рукоять
сабли, теперь появилась плеть. Конь рванулся, снова взметнув тучу пыли из-под
копыт.
— Где ты живешь? — крикнул Сантьяго вслед.
Всадник на скаку ткнул плетью в сторону юга.
Так юноша повстречал Алхимика.
* * *
На следующее утро под финиковыми пальмами
оазиса Эль-Фаюм стояли две тысячи вооруженных людей. Солнце было еще низко,
когда на горизонте показались пятьсот воинов. Всадники проникли в оазис с
севера, делая вид, что пришли с миром, и пряча оружие под белыми бурнусами.
Лишь когда они подошли вплотную к большому шатру вождей, в руках у них
оказались ружья и кривые сабли. Но шатер был пуст.
Жители оазиса окружили всадников пустыни, и
через полчаса на песке лежали четыреста девяносто девять трупов. Детей увели в
пальмовую рощу, и они ничего не видели, как и женщины, которые оставались в
шатрах, молясь за своих мужей. Если бы не распростертые тела погибших, оазис
выглядел бы таким же, как всегда.
Уцелел только тот, кто командовал конницей,
налетевшей на Эль-Фаюм. Его привели к вождям племен, и те спросили, почему он
дерзнул нарушить Обычай. Он отвечал, что его воины, измучась многодневными
боями, голодом и жаждой, решили захватить оазис и потом вновь начать войну.
Вождь сказал, что как ни сочувствует он воинам,
но нарушать Обычай не вправе никто. В пустыне меняется под воздействием ветра
только облик песчаных барханов, все же прочее пребывает неизменным.
Военачальника приговорили к позорной смерти:
не удостоив ни пули, ни удара сабли, его повесили на засохшей финиковой пальме,
и ветер из пустыни долго раскачивал его труп.
Вождь позвал чужестранца и вручил ему
пятьдесят золотых монет. Потом снова рассказал историю Иосифа и попросил юношу
стать своим Главным Советником.
* * *
Когда зашло солнце и на небе тускло (потому
что было полнолуние) засветились первые звезды, Сантьяго пошел на юг. Там стоял
только один шатер, и встречные говорили ему, что место это излюблено джиннами.
Однако он уселся возле шатра и стал ждать.
Алхимик появился нескоро — луна была уже
высоко. С плеча у него свисали два мертвых ястреба.
— Я здесь, — сказал Сантьяго.
— И напрасно. Разве ко мне ведет твоя Стезя?
— Идет война. Мне не пересечь пустыню.
Алхимик спешился и знаком пригласил Сантьяго
войти в шатер, — точно такой же, как и у всех жителей оазиса, если не считать
убранного со сказочной роскошью шатра вождей. Сантьяго искал взглядом тигли и
горн, стеклянные алхимические реторты, однако ничего не нашел, кроме нескольких
растрепанных книг и покрывавших ковер листов с какими-то таинственными
рисунками.
— Садись, я приготовлю чаю, — сказал Алхимик.
— Поужинаем этими ястребами.
Юноша подумал, что это те самые птицы, которых
он накануне видел в небе, но вслух не сказал ни слова. Алхимик растопил очаг, и
вскоре шатер заполнился ароматом жареной дичи. Он был вкуснее дыма наргиле.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Все дело в знаках. Ветер рассказал мне, что
ты придешь и что тебе потребуется моя помощь.
— Нет, это не я, это другой путник —
англичанин. Это он искал тебя.
Прежде чем он меня найдет, ему предстоит много
других встреч. Однако он на верном пути. Он смотрит уже не только в книги.
— А я?
— Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная
будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось, — повторил Алхимик слова
старого Мелхиседека, и юноша понял, что повстречал еще одного человека, который
поможет ему следовать Своей Стезей.
— Ты будешь меня учить? — спросил он.
— Нет. Ты уже знаешь все, что нужно. Я лишь
сделаю так, чтобы ты добрался до цели и дошел до своих сокровищ.
— Но в пустыне идет война, — повторил
Сантьяго.
— Я знаю пустыню.
— Я уже нашел свое сокровище. У меня есть
верблюд, деньги, которые я заработал, торгуя хрусталем, и еще полсотни золотых.
Теперь на родине я стану богачом.
— Однако все это ни на шаг не приближает тебя
к пирамидам, — напомнил Алхимик.
— У меня есть Фатима. Это сокровище стоит
всего остального.
— От нее до пирамид тоже далеко.
Они замолчали и принялись за еду. Алхимик
откупорил бутылку и налил в стакан Сантьяго какой-то красной жидкости. Это
оказалось вино, равного которому юноша в жизни своей не пробовал. Однако Закон
запрещает пить вино.
— Зло не в том, что входит в уста человека, а
в том, что выходит из них, — сказал Алхимик.
От вина Сантьяго повеселел. Но хозяин
по-прежнему внушал ему страх. Они сидели рядом у входа в шатер и глядели, как
меркнут звезды при свете полной луны.
— Выпей еще — это отвлечет тебя, — сказал
Алхимик, который заметил, как подействовало вино на юношу. — Наберись сил, как
подобает воину перед битвой. Но не забывай, что сердце твое там, где сокровища.
А их надо найти, ибо только так все, что ты понял и прочувствовал на пути к
ним, обретет смысл.
Завтра продай своего верблюда и купи коня. У
верблюдов коварный нрав: они шагают и шагают без устали. А потом вдруг
опускаются на колени и умирают. Конь же выбивается из сил постепенно. И всегда
можно сказать, сколько еще он может проскакать и когда падет.
* * *
Прошел день, и к вечеру Сантьяго, ведя в
поводу коня, пришел к шатру Алхимика. Вскоре появился и тот, сел на коня, а
сокол занял свое место у него на левом плече.
— Покажи мне жизнь пустыни, — сказал он. —
Лишь тот, кто найдет здесь жизнь, сможет разыскать сокровища.
Они пустились в путь по пескам, освещенным
луной. «Вряд ли мне удастся это, — думал Сантьяго. — Я совсем не знаю пустыни и
не смогу найти в ней жизнь».