– Вот как?
– Да. На меня наехали не случайно. Но я не хочу вести об этом разговоры в присутствии твоей матери, мы и так уже вдоволь об этом наговорились.
– О том, что на тебя наехали не случайно?
Молчание, глоток абсента. Это означало, что он не хотел вдаваться в эту материю, по крайней мере пока.
Вошла маменька, неся блюдо невесть чего желтого, а вслед за ней служанка – с тем, что вполне могло сойти за паштет из оленины, вот только рожек было не видно. Маменька подошла ко мне и спросила, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я попросил пива. Она предложила мне абсент, вермут, белое вино, шампанское, кока-колу – словом, все что угодно, более подходящее на роль аперитива для людей, сидящих на озелененной террасе на четырнадцатом этаже дома на Диагонали, по которой каждое утро проезжают инфанта Кристина и Иньяки Урдангарин. В конце концов она согласилась, когда я предложил ей как альтернативу водку с минералкой, так как это показалось ей еще хуже, чем пиво. Папенька спрятался за газетой, я же, воспользовавшись сложившейся на доске ситуацией, выглянул на улицу в просвет между кустами. Отсюда был виден большой участок Диагонали – от гостиницы «Хуан Карлос» до улицы Кальво Сотело, – а почти напротив высились башни Банка и открывалась часть города, простиравшаяся до самого моря. День стоял пасмурный, но видимость была хорошая: два небоскреба вдалеке, в Олимпийском комплексе, виднелись совершенно отчетливо. Я отыскал взглядом свой квартал. Мне показалось даже, что я различаю пятнышко параболической антенны на верху моего дома – тоже собственности папеньки. А чуть повыше угадывалась улица Жауме Гильямет, на которой, движимый непонятной ассоциацией, я попытался определить местонахождение дома номер пятнадцать.
– Прошу к столу, – повелительным тоном произнесла маменька.
Папенька попробовал подняться с помощью костылей, я поддержал его, стараясь помочь.
– Пойду переоденусь, – сказал он.
Папенькино своеобразное чувство этикета не позволяет ему садиться за стол в шортах, поэтому маменька, как положено, извинилась передо мной: «Подождешь нас минутку, ладно, Пабло Хосе?» – и удалилась вместе с ним, полагаю, чтобы помочь ему надеть брюки, что не так-то просто, если тебе далеко за шестьдесят, у тебя сломана нога, а весишь ты добрый центнер. Я небрежно, без особой охоты расселся за столом. Передо мной стояло пиво, но не обычное, какое пьют все, а импортная штучка с герметической крышкой, как у старых бутылок с газированной водой. Я отхлебнул. Фу, теплое, как моча. Аппетит у меня отсутствовал начисто, но я сказал себе, что нельзя пренебрегать возможностью хорошенько подзаправиться, и атаковал большую розовую креветку в надежде, что аппетит приходит во время еды. Так оно и случилось: пиво смыло сладкое послевкусие кофе, выпитого у Луиджи, а креветка пробудила к жизни мое обоняние, и я приналег на ракушки, приготовленные на пару, слегка обжаренные артишоки и анчоусы в пряном соусе – вкуснятина! В конце концов, home, sweet home.
[7]
Вошла Веба с запотевшей бутылкой белого вина.
– Ну что, как оно?
– Да перебиваюсь помаленьку.
– Главное – терпение. Попробуй-ка паштета из оленины. Вон того, темного.
– Слушай, Веба, что тебе известно про несчастный случай с отцом?
– Эх, милок… говорят, шел он из парка, а тут какая-то машина въехала на тротуар, ну, и задела его хорошенько.
– А что водитель?
– Смылся, только его и видели. Твоему отцу помогли залезть в такси какие-то работяги – увидели его из бара. А потом его разыскал твой брат.
– И больше ты ничего не слышала?
– Больше? Про что?
– Ну, не знаю… Себастьян тебе ничего не рассказывал?
– Себастьян какой-то сам не свой был… Ты же знаешь, как он всегда держится – у! – а вчера будто помягчал. Заглянул даже ко мне на кухню, поздоровался, больше мы не разговаривали.
Веба отлично все улавливает, не хуже любого радара, но нужно время, чтобы она сформулировала что-то конкретное, а я не мог ее дольше копать, понимая, что в любую минуту могут вернуться гостеприимные хозяева. Папенька сменил шорты «Берберри» на серые брюки из какой-то синтетики, распоротые снизу, чтобы легче было просовывать загипсованную ногу. На здоровой ноге у него по-прежнему была надета теннисная туфля, футболку в шотландскую клеточку он тоже снимать не стал; все это было вполне уместно с шортами, но в сочетании с брюками вид у него получился чудной, как у нищего, одетого в обноски богатых соседей. На маменьке был официальный наряд для неофициальных случаев: белые джинсы и широченная синяя блуза с вышитыми золотом птицами, бенгальскими тиграми и аляповатыми цветами в форме мандалы; с тех пор как она открыла для себя Лобсанга Рампу, ее постоянно влекли восточные мотивы. Восседая напротив меня, они казались очень симпатичной парой. Я старался привлекать как можно меньше внимания, сократив до минимума излучаемые моим мозгом волны, но все без толку. Обстрел начала маменька, притворяясь, что обращается к папеньке.
– Да, так я сказала Пабло Хосе, что вчера вечером мы познакомились с дочкой Бласко.
– М-м-м-м-м…
Папенька был по уши занят, пытаясь очистить креветку, почти до нее не дотрагиваясь, как будто это какая-то гадость, поэтому не слишком-то прислушивался к тому, что говорила маменька. Однако чтобы обескуражить маменьку, нужно нечто более весомое, чем недовольное мычание.
– Ее зовут Кармела. Неподражаемая девушка: не-под-ра-жае-мая. Уникум. Я говорила, что она занимается джазом, как и ты?
– Мама, я никогда в жизни не занимался джазом.
– Разве нет? Но помнишь, ты играл на гитаре?… Ну хорошо, главное, что Кармела произвела на меня великолепное впечатление: ве-ли-ко-леп-ное. Настоящая современная девушка. Вы с ней составите потрясающую пару.
Я чуть было не сказал, что каждый день встречаю сотни людей, которые кажутся мне потрясающими, плохо только, что судьба всегда сводит меня совсем с другими, но благоразумно удержался, сделав вид, что сосредоточенно жую. Когда я ем, я глух и нем.
– Кажется, накануне Иоаннова дня Бласко собираются устроить гуляние в Льяванерас. Кармела, само собой, тоже будет. Кстати, я показала ей твою фотографию, и похоже, ты ей очень понравился.
Наконец-то папенька умудрился произнести нечто членораздельное:
– Можешь не стараться. К Иоаннову дню мы в Льяванерас еще не поспеем.
– Почему? Впереди еще целая неделя, и доктор Коде сказал…
– Мы об этом уже говорили, Мерседес.
Маменька обратилась за поддержкой ко мне:
– Нет, ты только послушай, какая глупость. Знаешь, что твой отец отказывается выходить на улицу, потому что считает, что на него напали и хотели задавить?
– Мерседес, мы уже об этом говори-и-и-ли.
– Ни о чем мы не говорили, и знаешь что, я начинаю думать, что ты параноик. Да, да, так и знай – параноик.