— Потрясающе! Революция! — с горячностью закричал Пьер.
— Да, Пьер, потрясающе! Но я боюсь огорчить тебя, убеждая, что придерживалась классических правил письма. Или… почти! Я дала себе волю в стретте.
[37]
— Летисия, — вмешался Морис Перрен немного чересчур светским тоном, — не могли бы вы доставить нам огромное удовольствие и исполнить вашу фугу на фортепьяно?
— И не думайте об этом, Морис! — Летисия даже вскочила. — Я не суеверна, но все же! Представьте себе, что жюри заваливает меня, в то время как вы сегодня вечером аплодировали моему творению! И как же ваша репутация в таком случае?
— Дорогая Летисия, я не могу аплодировать произведению, которое я, как понимаю, недостоин услышать, — ответил Морис и, взяв руку Летисии, поцеловал ее.
Этот жест Мориса еще больше, чем его слова, вывели Пьера из себя.
— Да, потому что ваш суд скорый и безапелляционный! — взорвался он. — Разве не вы в прошлом году угробили мою «Гробницу Шёнберга»? Вы вылили на нее столько грязи после первого же концерта, что все последующие были отменены! Я даже не уверен, что вы прослушали больше пяти тактов, несмотря на все то, что написано в вашей писанине! В вашем приговоре, должен я уточнить!
— Пьер, успокойся, пожалуйста! — с негодованием воскликнула Летисия. — Я не знала о ваших разногласиях. Мне очень неловко. Нет, Морис! Ничего не говорите! Давайте лучше сменим тему, иначе вы отравите мне вечер!
Паскаль, который, немного отдалившись от всех, разглядывал дорогие переплеты в книжном шкафу, пришел на помощь Летисии:
— Мне очень нравится ваша библиотека. Вы черпаете вдохновение в книгах?
— Не делайте выводы по книгам, что стоят там. Их выбирал, покупал и расставлял в основном мой отец…
— Да, — подтвердил Жорж Пикар-Даван. — Вы, верно, находите ее немного… патерналистской. Но я хотел, чтобы у Летисии были сочинения корифеев западной мысли. Я уверен, что придет день, и они станут способствовать ее вдохновению…
— Библия, «Божественная комедия», «Дон Кихот», Шекспир… — перечислил Паскаль. — Главные сокровища человечества…
— Да, но в моей спальне есть другой шкаф, — сказала Летисия. — Там и «фундаментальные сочинения» вроде «Тысячи и одной ночи», и мои любимые авторы: Флобер, Пруст, Джойс…
— Я считал, что сегодня — музыкальный вечер, — перебил ее Пьер, наливая себе шампанского. — Подумать только, сейчас, в конце двадцатого века, еще пишут фуги, словно ничего не произошло со времен славного папаши Баха! Ныне вашу гениальность определяет ваше умение пользоваться компьютером! Я не открою вам ничего нового, если скажу, что сегодня многие сочинения созданы не без помощи компьютера. Решающему экзамену нужно было бы подвергнуть Иоганна Себастьяна — дать ему компьютер и посмотреть, что он сотворит!
— Полно, будьте серьезны! — запротестовал Морис Перрен. — Компьютер, безусловно, имеет место при композиции, но он никогда не заменит истинный интеллект. Он никогда не сможет найти идею: это дело человеческого разума.
— Ошибаетесь, ваша честь! — театральным тоном с явным удовольствием продекламировал Фаран. — Вы говорите о будущем, согласно вашему разумению, абсурдными гипотезами, в то время как реальность уже превосходит их! Вы никогда не слышали об искусственном интеллекте?
— Да, безусловно! Но применение его в музыке мне представляется абсолютно невозможным!
— Невозможным? Прекрасно, я докажу вам обратное. Я разработаю на компьютере тему экзамена Летисии. Или, пожалуй, нет! Королевскую тему! И вы увидите, что машина выдаст партитуру еще более прекрасного сочинения, чем «Музыкальное приношение».
— Vanitas vanitatum!
[38]
— вздохнул Морис. — А каково ваше мнение, профессор?
— О, боюсь, что мсье Фаран говорит о вещах, в которых я полный профан, — ответил Огюстен Дюпарк, впервые за весь вечер оживившись. — Но, пожалуй, я склоняюсь к вашему мнению. Желание подменить человеческий разум искусственным интеллектом представляется мне более чем безрассудным. И потом, одно дело — разработать заданную тему, и совсем другое — создать тему оригинальную.
— Простите меня, — вмешался в спор Жорж Пикар-Даван, — но я не вижу смысла в этой затее: пожалуй, стоило бы лучше разработать тему Летисии, чем тему основы «Музыкального приношения». И тогда, после объявления результата, мы смогли бы сравнить работу современной машины с ее сочинением. Прости, дорогая…
— Право, сегодня меня никто не щадит!
— Мне не кажется, что это хорошая идея, — высказал свое мнение Паскаль.
— Если вы думаете, что меня постигнет разочарование, то не бойтесь, я переживу это, — заверила Летисия. — Итак, Пьер, что ты решил? Какую тему выбираешь?
— Я согласен с твоим отцом, но не хотел бы еще больше огорчить тебя, потому что, уверен, компьютерное сочинение будет лучше. И сам не знаю, что выбрать…
— Никаких колебаний! — отрезала Летисия и пошла к входной двери за своей сумочкой. — Бросим жребий!
Она достала монетку в один франк.
— Оставьте, не надо, — запротестовал Морис Перрен. — Это просто ребячество!
— Оборот — королевская тема; лицо — ее обратное звучание, то есть тема экзамена! — заключила Летисия, подкинула вверх монету и на лету поймала ее.
Все окружили ее, чтобы увидеть, когда она разожмет ладонь, как легла монетка.
— Оборот! Значит — королевская тема! — радостно воскликнула Летисия.
Жорж Пикар-Даван посмотрел на монету в ладони дочери и неожиданно даже для себя самого сказал:
— Удача в жребии никогда не изменит судьбы.
— Это слова Булеза?
— Почти, — ответила Летисия.
9. ПРИПИСКА К ЗАВЕЩАНИЮ ИЗ ХЕЙЛИГЕНШТАДТА
Когда заявляют, что библиотека содержит все книги, первая реакция — непомерное счастье.
Хорхе Луис Борхес. Библиотека Бабеля
Снежная буря заметала город, и молодому человеку было очень трудно идти. Люди поспешили раньше, чем обычно, вернуться домой, чтобы приготовиться к рождественскому ужину. Только кареты еще изредка проезжали в этот уже темный предвечерний час.
«Лишь бы она еще не закрылась», — думал молодой человек, ускоряя шаг.
Наконец он дошел до большого здания, в окнах которого еще светилось несколько огоньков. Он быстро, едва не поскользнувшись, взбежал по ступенькам крыльца. Перед ним в величественном портале предстала небольшая дверь. Она не была заперта и с чудовищным скрипом поворачивалась на петлях. Под козырьком стрелка указывала на вход для посетителей. Он пошел в том направлении и оказался в довольно тускло освещенном зале с несколькими окошечками.