— Конечно же, нет.
— Тогда объясните мне, наконец, что всё это значит.
В глазах Рубина возникла паника:
— Сигур, не надо пороть горячку!
Йохансон смотрит на него, негодующе фыркает и уходит. Слышит за спиной догоняющие шаги Рубина, затылком чувствует его страх.
Не надо пороть горячку.
Яркая белая вспышка.
Свет взрывается перед его глазами, и по его черепу разбегается тупая боль. Стены, коридор, всё расплывается. Пол стремительно надвигается на него…
Йохансон уставился в потолок лаборатории.
Всё встало на свои места.
Он вскочил. Оливейра всё ещё работала в стерильной лаборатории. Тяжело дыша, он посмотрел на симулятор, на контрольный пульт, на рабочие столы.
Снова на потолок.
Там, наверху, есть ещё одна лаборатория. Прямо над ними. И никто о ней не знает. Должно быть, Рубин его ударил, а потом ему вкололи какое-то снадобье, чтобы стереть ему память.
Зачем?
Что тут разыгрывается, ради всего святого?
Йохансон сжал кулаки. В нём вскипала бессильная ярость. Он бросился к выходу и побежал по пандусу наверх.
* * *
Нижняя палуба
— Что мне там, у вас, делать? — сказал Грейвольф. — Я ничем не могу вам помочь.
Злость Эневека прошла. Он вернулся к бассейну, который наполнялся водой.
— Это не так, Джек.
— Так. На флоте они мучили дельфинов, и я ничего не мог сделать. Тогда я переключился на китов, но киты стали жертвой другой силы. В какой-то момент я даже решил, что животные лучше людей, и вот животное отняло у меня Лисию. Я никому не могу помочь.
— Прекрати жалобиться, чёрт возьми.
— Это факты!
Эневек снова сел с ним рядом.
— То, что ты тогда ушёл от военных, было правильно.
— Но что изменилось оттого, что я ушёл?
— Для тебя изменилось. Ты проявил твёрдость. Доказал свою несгибаемость.
— И чего я этим достиг?
Эневек молчал.
— Знаешь, — сказал Грейвольф. — Самое худшее — это чувство, что ты нигде никто. Ты любишь человека — и теряешь его. Ты любишь животных — а они её убивают. Я уже начинаю ненавидеть этих косаток. Тебе ясно? Я начинаю ненавидеть китов!
— У нас у всех эта проблема, и мы…
— Нет! Это моя проблема! Я видел, как Лисия гибнет в пасти косатки, и ничего не мог сделать. Если я сейчас тут сдохну, это никак не повлияет ни на спасение, ни на гибель мира. Кому я нужен? Я не сделал ничего, чтобы можно было сказать, что моё присутствие на этой планете было чьей-то удачной мыслью.
— Ты нужен мне, — сказал Эневек.
Грейвольф глянул на него. Эневек ждал циничного комментария, но не последовало ничего, кроме тихого не то всхлипа, не то вздоха.
— И, пока ты не забыл, — добавил Эневек, — Лисии ты тоже был нужен.
* * *
Йохансон
Его ярости хватило бы, чтобы выволочь Рубина на взлётную палубу и вышвырнуть за борт. Он бы так и сделал, попадись ему биолог под руку. Но Рубина нигде не было. Зато он столкнулся с Уивер.
— Карен! Ты к нам?
— Честно говоря, я хотела на нижнюю палубу. К Леону и Джеку.
— О да, Джек. — Йохансон взял себя в руки. — Кажется, у него плохи дела, да?
— Видимо, между ним и Лисией было больше, чем он сам думал. К нему страшно подойти.
— Леон его друг. Он поможет ему выкарабкаться.
Уивер быстро сообразила, что это не разговор, а только повод к разговору.
— Ты-то как? — спросила она.
— Великолепно. — Йохансон взял её под руку. — У меня есть одна идея, как выстроить контакт с Ирр. Пошли со мной на «крышу»?
— Я, правда, хотела…
— Десять минут. Я хочу знать твоё мнение. И хоть подышим, а то всё время в закрытом помещении.
— Ты слишком легко одет.
На нём были свитер и джинсы. Его пуховик остался в лаборатории.
— Я закалённый. Так вот, что я думаю? — Он заметил, что стал говорить громче. Угомонись, сказал он сам себе. — Слушай, мне действительно нужно проговорить эту идею, у неё много пересечений с вашим компьютерным моделированием, мне не хочется торчать тут, на пандусе. Идёшь ты или нет?
— Конечно, иду.
Они поднимались по пандусу. Йохансон не задирал голову к потолку, ища скрытые камеры и микрофоны. Их всё равно не увидишь. И непринуждённым тоном продолжал:
— Джуд, конечно, права, не надо пороть горячку. Я думаю, нам понадобится несколько дней, чтобы эта идея созрела, потому что она базируется на…
Он городил глупости, звучавшие на учёный лад, пока они не вышли на палубу. Было холодно и ветрено. Над морем стелились рваные облака, волны ворочались внизу, словно доисторические животные, громоздкие и серые. Йохансон сильно мёрз, но изнутри его подогревала ярость.
— Честно признаться, — сказала Уивер, — я не понимаю ни слова.
Йохансон подставил лицо ветру:
— И не надо. Я думаю, здесь у них нет прослушки.
Уивер сощурила глаза:
— Ты о чём?
— Я всё вспомнил, Карен. Теперь я знаю, что со мной было позавчера ночью.
— Ты нашёл свою дверь?
— Нет. Но я знаю, что она есть.
Он сжато рассказал ей всю историю. Уивер слушала с неподвижным лицом.
— Ты считаешь, на борту есть что-то вроде пятой колонны?
— Да.
— Но для чего?
— Ты слышала, что сказала Джуд. Не надо пороть горячку. Я думаю, мы все — я, ты, Леон, Сью, Мик, разумеется, тоже, Сэм и Мёррэй — мы дали им полную наводку для розыска преступника. Мы теперь хотя бы теоретически знаем, с каким видом разума имеем дело и как он функционирует. Мы работали день и ночь, чтобы выяснить это. И вдруг нам дают дополнительное время и просят не торопиться?
— Потому что мы больше не нужны, — сказала она без выражения. — Потому что Мик в другой лаборатории с другими людьми работает над другим.
— Мы — лишь поставщики, — кивнул Йохансон. — Мы своё дело сделали.
— Но какую цель может преследовать Мик, которая не согласовывалась бы с нашей? — Уивер непонимающе помотала головой. — Какая альтернатива?
— Идёт какая-то конкурентная история. Мик ведёт двойную игру, но это не его идея.
— А чья же?
— За всем этим стоит Джуд.