Вернувшись во Францию, он начал повсюду представляться наемником, а позже решил вдобавок назваться торговцем оружием. Первое не соответствовало истине, а в том, что касается второго, его многочисленные связи давали возможность время от времени доставать кое-что, обычно пистолеты для мафии, а порой даже вещицы посолидней. Ему удалось познакомиться с одним африканским дипломатом, который за вознаграждение был готов предоставить годный к употреблению сертификат получателя в виде письма на посольском бланке, скрепленном соответствующей печатью. Полтора года тому назад он упомянул об этом в разговоре с корсиканцем по фамилии Лангаротти.
Тем не менее, он удивился, когда вечером в пятницу откуда-то издалека вдруг позвонил корсиканец, сказав, что на следующий день или в воскресенье его навестит Кот Шеннон. Он слыхал о Шенноне, но прежде всего знал то, как яростно ненавидит ирландского наемника Шарль Ру. В кругах наемников в Париже давно ходили слухи, что Ру готов выложить хорошие деньги каждому, кто наведет его на Шеннона, когда тот объявится. Поразмыслив, Ламбер согласился остаться дома и ждать визита Шеннона.
– Да, я думаю, что смогу достать этот сертификат, – сказал он, когда Шеннон закончил объяснять, что ему нужно. – Мой человек еще в Париже. Мне с ним, понимаешь, частенько приходится иметь дело.
Это была ложь, потому что дела у него были весьма редки, но он был уверен, что сможет провернуть эту аферу.
– Сколько? – коротко спросил Шеннон.
– Пятнадцать тысяч франков, – сказал Бенни Ламбер.
В ответ Шеннон отпустил короткую хлесткую фразу по-французски, одну из тех, которым научился в Конго, хотя даже в самом большом французском словаре «Ларусс» ее не сыщешь.
– Я заплачу тебе тысячу фунтов, и этого больше чем достаточно.
Ламбер начал считать. Выходило больше одиннадцати тысяч франков по текущему курсу.
– О'кей, – согласился он.
– Одно слово сболтнешь, и я тебе глотку перережу как цыпленку, – сказал Шеннон. – Или лучше, попрошу этим заняться корсиканца, а он из тебя все кишки выпустит.
– Могила, чтоб мне не жить, – запротестовал Бенни. – Гони тысячу фунтов и через четыре дня получишь свою ксиву, и все втихаря.
Шеннон выложил пятьсот фунтов.
– Возьмешь стерлингами, – сказал он. – Половину сейчас, половину – когда получу письмо.
Ламбер собрался запротестовать, но понял, что ничего не получится. Ирландец ему не доверял.
– Я зайду к тебе в среду, – сказал Шеннон. – Принеси письмо и получишь оставшиеся пять сотен.
После его ухода Бенни Ламбер задумался. Что же теперь делать? В конце концов, он решил сначала достать письмо, получить деньги и только после этого связаться с Ру.
Следующим вечером Шеннон улетел в Африку и приземлился на рассвете.
Дорога вглубь страны была долгой. В грохочущем как телега такси было нестерпимо жарко. Сухой сезон был еще в разгаре, и небеса над плантациями масличных пальм сверкали слепящей голубизной, без единого облачка. Шеннон не возражал. Приятно снова побывать в Африке, хотя бы всего полтора денька, даже после утомительного шестичасового бессонного перелета.
Здесь ему все было знакомо больше, чем в городах Западной Европы. Знакомые звуки и запахи, крестьяне, вереницей бредущие вдоль дороги на базар, группы женщин, облаченных в одежды вроде индийских сари с кувшинами и тюками на головах, удивительно неподвижными – будто приклеенными.
В каждой деревне, которую они проезжали, шумел обычный утренний базар. Под навесами из пальмовых листьев, у хлипких лотков, крестьяне переговаривались, торговались, продавали и покупали. Женщины суетились вокруг прилавков, а мужчины чинно сидели в тени и говорили о важных проблемах, понятных только им самим. Голые темнокожие ребятишки копошились в тени, снуя под ногами своих родителей и ползая под прилавками.
Шеннон раскрыл окна с двух сторон. Откинувшись на сиденье, он вдыхал влажные запахи пальм, дыма костров и болотной гнили от зацветших бурых речек. Он еще из аэропорта позвонил по телефону, который дал ему журналист, и знал, что его ждут.
Около полудня подъехал к вилле, спрятавшейся в тени небольшого частного парка в стороне от дороги.
Охранники встретили его у ворот и обыскали от колен до подмышек, прежде чем разрешили расплатиться с такси и войти внутрь. Во дворе он узнал в лицо одного из личных помощников человека, к которому приехал. Слуга широко улыбнулся ему и склонил голову. Он подвел Шеннона к одному из трех домов, стоящих в тени парка, и впустил в пустую гостиную. Ему пришлось ждать в одиночестве полчаса.
Шеннон смотрел в окно, чувствуя, как прохладный ветерок из кондиционера сушит его взмокшую одежду. В этот момент скрипнула дверь, и за его спиной послышалось шарканье сандалий по кафельному полу. Он обернулся.
Генерал был таким же, как тогда ночью, на лесном аэродроме. Та же роскошная борода, тот же густой низкий голос.
– Ну, майор Шеннон, недолго же вы отсутствовали. Не терпится вернуться?
По своему обычаю он слегка подтрунивал. Шеннон улыбнулся, и они пожали друг другу руки.
– Я приехал сюда, потому что кое в чем нуждаюсь, сэр. Мне кажется, есть вещи, которые нам с вами неплохо было бы обсудить. У меня возникла смутная идея.
– Бедный изгнанник не может вам многого предложить, – сказал генерал, – но я всегда готов выслушать ваши идеи. Если мне не изменяет память, в свое время они были у вас весьма удачными.
Шеннон сказал:
– У вас есть одна вещь, даже сейчас, в изгнании, которой я мог бы воспользоваться. Это преданность ваших людей. А мне нужны люди.
Они говорили до ланча и после него. За окном уже стемнело, а они продолжали обсуждать что-то, склонившись над столом, где были разложены нарисованные Шенноном схемы. Он ничего не взял с собой, кроме чистых листков бумаги и набора цветных фломастеров. На случай пристрастного досмотра на таможне.
Они пришли к соглашению по основным пунктам к заходу солнца и в течение ночи вырабатывали план. Только в три часа утра была вызвана машина, чтобы отвезти Шеннона на побережье, в аэропорт, к отлету утреннего рейса в Париж.
Прощаясь на террасе, у которой уже стояла машина с сонным шофером, они вновь пожали друг другу руки.
– Я буду на связи, сэр, – сказал Шеннон.
– А мне нужно будет немедленно выслать своих эмиссаров, – отозвался генерал. – Через два месяца люди там будут.
Шеннон смертельно устал. Начинало сказываться напряжение долгой дороги, бессонные ночи, бесконечная вереница аэропортов и гостиниц, переговоров и встреч. Это выжало из него все соки. В машине, направляющейся к югу, он впервые заснул за последние два дня. И продремал в самолете до самого Парижа. Полет слишком часто прерывался, чтобы можно было по-человечески выспаться. Сначала час просидели в Уагадугу, потом где-то на Богом забытом аэродроме в Мавритании и, наконец, в Марселе. В «Ле Бурже» он прилетел только около шести часов вечера. Шел к концу День Пятнадцатый.