В густых лесах на склоне Тетона одинокий олень, чувствуя приближение брачной поры, звучно призывал подругу. Над рекой Снейк на крыльях с белыми перьями парила скопа
[13]
, мяукающими криками выражая возмущение вторжением лысого орла на её рыболовную территорию. Идиллическое место, подумал старый шпион, омрачённое только черным злом, которое он привёз в документах, пришедших к нему из России.
Вена, июнь 1990 года
В декабре предыдущего года работа Эймса в группе внешних операций советского отдела подошла к концу. Он снова оказался незанятым и ещё дальше от файлов 301. Затем он получил свою третью со времени возвращения из Рима должность начальника сектора по чешским операциям. Но она не давала права на доступ к кодам, открывающим самую засекреченную часть файлов 301 с описанием агентов ЦРУ, работающих внутри советского блока.
Эймс пожаловался Малгрю. Это неразумно, убеждал он. Он уже однажды возглавлял всю контрразведку в этой самой секции. Более того, ему необходимо перепроверить агентов ЦРУ, русских по национальности, направленных на работу в Чехословакию. Малгрю обещал помочь, если это ему удастся. Наконец в мае Малгрю предоставил своему другу код доступа. С этого момента, сидя за столом в своём чешском секторе, Эймс мог просматривать файлы, пока не натолкнулся на директорию «Монк — агенты».
В июне 1990 года Эймс полетел в Вену для очередной встречи со споим давним куратором Владом — полковником Владимиром Мечулаевым. Со времени возвращения Эймса в Вашингтон считалось, что из-за слежки ФБР для него небезопасно встречаться с советскими дипломатами на родине. Поэтому выбрали Вену.
Он оставался трезвым некоторое время, достаточное для того, чтобы получить огромную сумму наличными и вызвать восхищение Мечулаева. Он принёс сведения о трёх агентах.
Один служил в армии, полковник, вероятно, из ГРУ, в данное время работает в Москве в Министерстве обороны, но завербован на Ближнем Востоке в конце 1985 года. Другой был учёным, который жил в засекреченном закрытом городе, но завербован в Калифорнии. Третьим оказался полковник КГБ, завербованный внутри советского блока, но не в СССР, говоривший по-испански.
Через три дня в здании Первого главного управления в Ясенево была объявлена охота.
* * *
"Разве вы не слышите её голос в ночном ветерке, мои братья и сёстры? Разве вы не слышите, как она зовёт вас? Как вы, её дети, можете не слышать голоса нашей любимой матери России?
Я слышу её, друзья мои. Я слышу в лесах, как она вздыхает, я слышу в снегах её рыдания. Почему вы так поступаете со мной, спрашивает она. Разве мало предавали меня? Разве я недостаточно истекала кровью ради вас? Разве я недостаточно страдала, чтобы вы сотворили со мной такое?
Почему вы продаёте меня, как уличную девку, в руки иностранцев и чужаков, которые терзают моё страдающее тело, словно чёрные вороны?…"
Экран, установленный в зале большого коттеджа, был самым большим из всех найденных. У задней стены зала стоял проектор.
Сорок пар глаз не отрываясь смотрели на изображение человека, обращавшегося к массовому митингу в Тучкове в начале этого лета. Выразительно, то поднимаясь, то понижаясь, звучал по-русски голос оратора, а записанный на звуковой дорожке перевод в противоположность ему был приглушён.
«Да, братья, да, сестры, мы можем услышать её. Люди в Москве, в своих шубах и со своей верой, не могут слышать её. Иностранцы и преступный сброд, пирующие на её теле, не слышат её. Но мы слышим, как наша мать зовёт нас в своих страданиях, потому что мы — люди великой страны».
Молодой режиссёр Литвинов выполнил свою работу блестяще. В фильм были вставлены трогательные кадры: молодая светловолосая мать, прижимающая ребёнка к груди, с обожанием поднявшая глаза к подиуму; невероятно красивый солдат с бегущими по щекам слезами; морщинистый крестьянин с серпом — годы тяжёлого труда отпечатались на его лице.
Никто не мог знать, что вставленные кадры снимались отдельно с участием актёров. Но толпа не была поддельной: съёмка с высоты запечатлела на плёнке тысяч десять сторонников, ряд за рядом; по бокам стояли одетые в форму молодые боевики-черногвардейцы, дирижирующие приветственными и прочими криками толпы.
Игорь Комаров перешёл от громкого рыка почти к шёпоту, но микрофоны уловили его и голос разнесли по стадиону.
"Неужели никто не отзовётся? Неужели никто не сделает шаг вперёд, чтобы сказать: довольно, больше этого не будет? Терпение, мои русские братья, подождите совсем немного, дочери Родины…
— Его голос снова взлетел от шёпота до крика. —
Потому что я иду, дорогая мать, да, я, Игорь, твой сын, иду…"
Последние слова почти утонули в разученном дружном скандировании: «КО-МА-РОВ! КО-МА-РОВ!»
Проектор выключили, и изображение исчезло. Наступило молчание, а затем все разом выдохнули.
Когда вспыхнул свет, Найджел Ирвин подошёл к торцу длинного обеденного прямоугольного стола из вайомингской сосны.
— Думаю, вы поняли, кого только что видели, — тихо произнёс он. — Да, это был Игорь Алексеевич Комаров, лидер Союза патриотических сил — партии, которая, весьма вероятно, победит на выборах в январе и выдвинет Комарова в президенты. Как вы могли видеть, он оратор редкой силы и страстности, обладающий громадной харизмой. Вам известно, что в России восемьдесят процентов реальной власти находится в руках президента. Со времён Ельцина контроль и ограничения этой власти, существующие в нашем обществе, отменены. Сегодня русский президент может управлять более или менее так, как ему хочется, и вводить посредством указов любой закон, который ему нравится. Сюда может входить и восстановление однопартийного государства.
— Но при том состоянии, в котором они находятся в данный момент, разве это так уж плохо? — спросила бывший посол при Организации Объединённых Наций.
— Может быть, и нет, мэм, — сказал Ирвин. — Однако я не просил ставить на обсуждение возможное развитие событий после избрания Игоря Комарова, а предпочёл ознакомить совет с теми материалами, которые убедительно показывают, каким будет это развитие. Из Англии я привёз два доклада и здесь, в Вайоминге, сделал тридцать девять копий каждого.
— А я удивлялся, зачем мне надо было привозить так много бумаги, — заметил с улыбкой их хозяин, Сол Натансон.
— Простите, что злоупотребил вашей машиной, Сол. Я просто не хотел везти сорок копий каждого документа через Атлантику. Я не прошу вас читать сейчас, но возьмите по одному экземпляру и ознакомьтесь с документами каждый у себя в комнате. Пожалуйста, сначала прочитайте доклад с пометкой «подлинность подтверждена», а затем «Чёрный манифест». И последнее: я должен сообщить вам, что три человека уже погибли из-за того, что вы прочитаете сегодня вечером. Оба документа являются настолько глубоко засекреченными, что я вынужден просить вас вернуть их, чтобы они были сожжены, прежде чем я уеду отсюда.