— Протест отклоняется, — сказал судья Дейвидсон, обращаясь главным образом к судебному протоколисту. — Продолжайте, мистер Фазано.
— Мисс Раттнер, — произнес Тони, — не могли бы вы рассказать нам о ваших отношениях с доктором Бауманом?
— Могу. Вначале я ничем не отличалась от его других служащих, но примерно год назад доктор Бауман положил на меня глаз. Вы догадываетесь, что я хочу сказать?
— Думаю, что догадываюсь, — ответил Тони. — Продолжайте.
— Поначалу мне было неловко и все такое. Я знала, что у него есть жена и дети. Но как-то вечером, когда я задержалась на работе, разбирая истории болезней, он пришел в регистратуру и завел со мной разговор. Ну а потом мы стали встречаться. Считаю, что в этом не было ничего плохого, так как он ушел из дому и купил квартиру в Бостоне.
— Это были платонические отношения?
— Нет! В постели он был тигром. Как-то по окончании рабочего дня мы занимались этим делом даже на смотровом столе. Он сказал, что его жена терпеть не может секс и, кроме того, сильно растолстела после рождения детей. Он просто умирал от желания, поэтому я пошла ему навстречу. И что хорошего за это получила?!
— Ваша честь, это уже переходит все границы… — вскочил Рэндольф, теряя невозмутимость.
— Сядьте, мистер Бингем! — Судья Дейвидсон посмотрел на Тони поверх очков. — Мистер Фазано, настало время обосновать уместность подобного рода показаний, и обоснование это должно быть убедительным.
— Конечно, ваша честь, — ответил Тони, подошел к столу истца, выпил воды и, облизнув губы, словно они пересохли, вернулся на трибуну.
Зрители, выражая нетерпение, перешептывались. Пикантные подробности всегда вызывают повышенный интерес.
Джек снова покосился на Алексис. Она сидела все в той же позе с мрачным выражением лица. Но он надеялся, что ее профессиональная подготовка поможет ей, несмотря на всю унизительность создавшегося положения.
— Мисс Раттнер, — продолжал Тони, — вечером восьмого сентября 2005 года вы находились в бостонской квартире доктора Баумана, где в то время жили.
— Да, верно. Я перебралась туда из дыры в Соммервиле, потому что домовладелец был сущим идиотом.
Судья Дейвидсон, наклонившись в сторону Леоны, произнес:
— Свидетель должен ограничиваться ответами на вопросы и воздерживаться от спонтанных монологов.
— Хорошо, ваша честь, — смиренно ответила Леона, хлопая ресницами.
— Не могли бы вы рассказать, что вы и доктор Бауман делали в тот вечер?
— Мы планировали поехать в филармонию на какой-то концерт. У Крэга… я хочу сказать, у доктора Баумана был в то время бзик. Он ходил на разные выставки, в театры. Компенсировал, в общем, пропущенное вовремя учебы. Он тогда купил мне потрясающее розовое платье вот с таким вырезом, — очертила она пальцем линию где-то между грудью и животом. — Мы оба с нетерпением ждали этого вечера. И в филармонии нужно было появиться вовремя. У доктора Баумана был сезонный абонемент, и наши места находились в первых рядах. Мы как бы находились на сцене, и он хотел, чтобы я выглядела сексуально.
— Создается впечатление, что доктор Бауман хвастался вами.
— Похоже на то, — согласилась Леона. — А я была не против. Та еще потеха.
— Но чтобы произвести впечатление, вам следовало приехать даже чуть раньше.
— Точно! Если опоздаешь, то, чтобы занять места, приходится ждать перерыва. А это совсем другое.
— Что произошло восьмого сентября 2005 года?
— Мы готовились к выходу, как вдруг зазвонил телефон доктора Баумана.
— Полагаю, что это звонил Джордан Стэнхоуп, — сказал Тони.
— Точно. И это означало, что вечер пропал, так как доктор Бауман сказал, что должен ехать к пациентке.
— Вы остались дома, когда доктор Бауман отправился по вызову?
— Нет. Доктор Бауман позвал меня с собой. Он сказал, что, если тревога окажется ложной, мы сможем от Стэнхоупов прямиком отправиться на концерт. Доктор Бауман сказал, что оттуда недалеко до концертного зала.
— Ближе, чем от Мемориальной больницы Ньютона?
— Протестую, — сказал Рэндольф. — Вопрос не имеет основания. Свидетель не упоминал о Мемориальной больнице Ньютона.
— Протест удовлетворен, — устало произнес судья Дейвидсон. — Присяжным следует игнорировать вопрос советника.
— Высказывал ли доктор Бауман по пути свое мнение о состоянии Пейшенс Стэнхоуп? — сказал нараспев Тони и облизнул губы. — Не было ли у него такого чувства, что вызов может быть ложной тревогой?
— Протестую! — воскликнул Рэндольф. — Показания с чужих слов.
— Протест удовлетворен, — вздохнул судья Джексон. — Свидетель должен ограничиться словами доктора Баумана, а не строить гипотезы о его умонастроении.
— Повторяю, — сказал Тони, — говорил ли доктор Бауман, что он думает о состоянии Пейшенс Стэнхоуп?
— Я в растерянности, — пролепетала, глядя на судью, Леона. — Он спрашивает, а вы не велите мне отвечать на вопросы.
— Я не запрещаю вам отвечать, дорогая, — сказал судья. — Я лишь хочу, чтобы вы не пытались придумать, что думал доктор Бауман. Мистер Фазано спрашивает вас о том, что говорил доктор Бауман о состоянии Пейшенс Стэнхоуп.
— Хорошо, — ответила Леона, поняв наконец, что от нее требуется. — Он высказал опасение, что визит может затянуться.
— Иными словами, он считал, что миссис Стэнхоуп действительно больна?
— Да.
— Говорил ли он о том, что думает о таких пациентах, как Пейшенс, говорил ли о проблемных пациентах?
— В тот вечер, когда мы находились в машине?
— Да, именно в тот вечер.
— Он сказал, что эта женщина — ипохондрик, чего он не переносит. Он сказал, что ипохондрики — это симулянты, которые, как говорится в медицинских справочниках, притворяются больными, чтобы получить для себя какую-нибудь выгоду.
— Вы обращаетесь к справочникам, что весьма похвально. Почему вы это делаете?
— Я учусь и буду медицинской сестрой. И мне надо знать профессиональные термины.
— Делился ли доктор Бауман с вами прежде о том, что думает о Пейшенс Стэнхоуп?
— О да! — ответила Леона, хихикнув.
— Не могли бы вы пояснить присяжным, когда это происходило?
— Это было в тот вечер, когда он получил извещение об иске. Мы тогда находились в спортивном клубе.
— И что он сказал?
— Он не говорил. Он так вопил, что вы не поверите!
— Изложите присяжным смысл того, о чем вы говорите.
— Всю тираду трудно запомнить. Крэг сказал, что ненавидит ее, потому что она всех довела до безумия. Всех, включая себя. Что она говорила только о работе своего кишечника и иногда хранила экскременты, чтобы показать ему. Еще он сказал, что она выводила его из себя тем, что никогда не выполняла его рекомендации. Он называл ее сукой, которая требовала, чтобы он, выслушивая ее жалобы, держал ее за руку. Доктор Бауман сказал, что ее смерть является благом для всех, включая ее саму.