За свою двадцатитрехлетнюю жизнь Тояма общался с несколькими женщинами. Однако он никогда не испытывал такого наслаждения, которое он получил в объятиях Садако. Они касались лбами, прижимались друг к другу губами. Если бы за ними кто-нибудь наблюдал, он бы посчитал их объятия не непристойными, а чистым проявлением юных чувств.
— Я люблю тебя с тех пор, как встретил.
Когда объяснился Тояма, Садако ответила:
— Я люблю тебя.
Это признание сорвалось с ее губ.
Тогда непонятно, что, собственно, означала эта сцена? Тояма в бешенстве скрежетал зубами. Он хотел выскочить и оторвать Сигэмори от Садако. Его преследовала безумная фантазия: они целуются каждый раз, когда их лица скрываются за стеной. Сигэмори, которому в этом году должно было исполниться сорок семь, имел большой успех как постановщик и как драматург и пользовался влиянием в театральных кругах. И своими действиями он мог навредить не только себе, но и Садако. Грудь Тоямы разрывалась от досады, но он старался сдержать себя.
Свыкнувшись с тем, что он видит их вдвоем, и немного успокоившись, Тояма заметил, что выражение лица Сигэмори не такое, как всегда. Взгляд сгорающего от любви, который он бросал на Садако в зале для репетиций, изменился на взгляд, выражающий только одержимость. Он совершенно был не похож на себя. Его лицо покраснело, глаза налились кровью, он тяжело дышал. Иногда Сигэмори делал жест, будто сдавливал свою грудь.
Пока он смотрел на них, у Тоямы начала появляться надежда. Со стороны казалось, что Сигэмори действует один, а Садако парирует его нападки. Может, все-таки ее слова не были ложью.
Однако сразу после этого Садако сделала то, во что невозможно было поверить.
Садако, спрятанная в тени стены, потянулась к Сигэмори и прижалась губами к его губам.
Сигэмори, несколько удивленный, отстранился от поцелуя Садако и воззрился на нее широко открытыми глазами. Наверно, Садако делала не то, на что рассчитывал Сигэмори.
При этом Тояма почувствовал, что изумление, написанное на лице Сигэмори, проступает и на его лице. Тояма тоже вытаращил глаза и пристально уставился в спину Садако.
Действия Садако на этом не закончились. Она внезапно протянула правую руку к бедрам Сигэмори, который с изумлением наблюдал за ней, положила ее туда, где находилась мошонка, и взяла в руку его яички. Затем, будто играя мягким мячиком, она два-три раза помассировала их.
Сигэмори отпрянул и мученически скривил лицо, по которому пробежала тень замешательства. Казалось, он вот-вот заплачет... Сигэмори начал падать. Может, терял сознание? Пошатываясь, он прислонился к стене, его грудь сильно вздымалась. Одной рукой он давил себе на грудь, другой поглаживал шею, ловил ртом воздух — ему было настолько тяжело дышать, что это можно было легко прочесть по выражению глаз.
...Что с ним?
Тояма, позабыв о ненависти, почувствовал сострадание к Сигэмори. Сейчас они оба были в одинаковой растерянности. Оба не понимали смысла поступков Садако. Почему она внезапно сама его поцеловала да еще и схватила его яички? Совершенно непонятно. Для нее, наверно, в этом был какой-то смысл.
Не обращая внимания на приступ Сигэмори, Садако отделилась от стены и внезапно обернулась к Тояме. Казалось, будто она с самого начала знала, что он там. Их отделяло около двадцати метров. Она смотрела на него не так, будто только что заметила, а мгновенно сосредоточила на нем взгляд. Совершенно так же, как тогда, когда Тояма собирался обнять ее, играющую на пианино, сзади. Великолепное движение, которое невозможно было объяснить только хорошей интуицией.
Садако встретилась взглядом с Тоямой и с торжествующим видом подмигнула ему.
...Я все понимаю.
Сообщали ее глаза. Однако что она понимает?
Садако, так и не дав разгадки на множество вопросов, решительно и целеустремленно исчезла в коридоре, ведущем в гримерную.
Глаза же Сигэмори ничего не видели. Обратив вверх пустой взгляд, он не обращал внимания даже на Тояму, который находился прямо перед ним.
Мгновение спустя, придя в себя, Сигэмори, пошатываясь, толкнул дверь и протиснулся в фойе. Его худощавая фигура, казалось, была придавлена тяжелым грузом.
Потеряв их из виду, Тояма побрел в звукооператорскую.
Пленка подготовлена. Когда бы занавес ни открылся, проблем не будет.
Вскоре в громкоговорителе раздался дрожащий, выдающий волнение голос Сигэмори:
— Внимание, сейчас начнется второй акт.
Не только Тояма, который собственными глазами наблюдал разыгравшуюся сцену, все должны были обратить внимание на этот голос.
7
Второй акт генеральной репетиции уже начался, а Тояма никак не мог сосредоточиться на своей работе. Хотя он постарался проверить, записан или нет посторонний звук на пленке, увиденная сцена не выходила из головы. Невозможно было справиться с мощным потоком чувств — ревность, гнев, изумление, беспокойство, — бурлящим в его душе.
Прошло примерно полгода, как Тояма и Садако открыли друг другу свои чувства. Когда никого поблизости не было, они обнимались, целовались, обменивались нежными словами, но дальше этого, сколько бы Тояма ни просил, отношения не развивались. Однако Тояму это устраивало. Он объяснял самому себе, что помехой к развитию более близких отношений являлся ее юный возраст — ей только восемнадцать, — наоборот, он даже радовался ее неопытности. Тояма ни разу не усомнился в том, что Садако девственница.
Он был недоволен только тем, что Садако слишком сильно заботилась о том, чтобы их связь осталась незамеченной. Тояме это казалось чрезмерным.
Когда они находились вдвоем, Садако ясно давала понять, насколько серьезно она его любит. Но стоило оказаться рядом кому-нибудь из труппы, она начинала общаться с ним подчеркнуто холодно, и Тояма терзался беспокойством.
У Тоямы была сокровенная мечта — как бы близко ни находились приятели, чтобы она сидела с ним рядом и не сводила с него глаз. Ему надоело, что Садако игнорировала его при всех. Ее пренебрежение только усиливало желание обнимать ее и целовать.
С другой стороны, он понимал ее беспокойство: она не хочет, чтобы о них пошли пересуды.
...Я не хочу выставлять наши отношения напоказ. Это только наш секрет. И я хочу, чтобы ты его полностью сохранил. Хорошо? Никому не говори о нас. Обещаешь? Если нет, я потеряю тебя.
Несмотря на эти объяснения, Тояма никак не мог понять, почему необходимо держать это в тайне. Но после того, как увидел своими глазами ее поступок с Сигэмори, Тояму охватило некое подозрение.
Каждый в театральной студии собирался добиться успеха как актер. Садако особенно горела этим желанием. Но Тояму смущал ее агрессивный, холодный, презрительный взгляд на мир.
...Мир не так жесток к тебе, как ты думаешь.