– Я знаю. Говорю не так. Все время вперед.
Слова слишком медленные. Нужно более совершенную коммуникативную систему. Чтоб
сразу мысль. Я думал про это. Посредством электромагнетики? Или биологического
импульса? Тогда все меня поймут. Если бы прямо мысли – из глаз в глаза, это бы
лучше всего. Нет, глаза плохо. – Он загорячился. – Выколоть бы глаза! Только
сбивают! Но нельзя! Всё на зрении. А зрение – обман, ложная информация.
Несущественное – да, но главное упускается. Убогий аппарат. – Лямпе ткнул
пальцем себе в глаз. – Всего семь цветов спектра! А их тысяча, миллион,
бессчетно!
Тут он замотал головой, сцепил перед собой
руки.
– Нет-нет, не про то. Про пенетрацию. Я
постараюсь. Медленно. Слово!
Физик испуганно посмотрел на владыку – не
перестанет ли слушать, не отвернется ли. Но нет, Митрофаний слушал
сосредоточенно, терпеливо.
– Там Окольний, так? – показал Сергей
Николаевич вправо.
– Так, – кивнул владыка, хотя знать не знал, в
какой стороне отсюда находится скит.
– Легенда, так? Василиск. Огненный перст с
небес, горящая сосна.
– Да, конечно, это легенда, – согласился епископ.
– Религия содержит много волшебных преданий, они отражают человеческую тягу к
чудесному. Нужно воспринимать эти истории иносказательно, не в буквальности.
– Именно что буквально! – закричал Лямпе. –
Буквально! Так и было! Перст, сосна! Даже угли есть! Закаменели, но видно, что
ствол!
– Погодите, погодите, сын мой, – остановил его
Митрофаний. – Как вы могли видеть обгорелый ствол той сосны? Вы что… – Глаза
владыки расширились. – …Вы что, были на Окольней острове?!
Сергей Николаевич как ни в чем не бывало
кивнул.
– Но… но зачем?
– Нужна была добрая эманация. Злой, серого
колора, много. Не редкость. А беспримесный оранж, как ваш, почти никогда. Даже
точный оттенок не мог. А нужно – для науки. Думал-думал. Эврика! Схимники –
праведные, так? Себялюбие, алчность, ненависть близки к нулю, так? Значит,
сильная нравственная эманация! Логика! Проверить, замерить. Как? Очень просто.
Сел ночью в лодку, поплыл.
– Вы плавали в скит, чтобы измерить
нравственную эманацию схимников? – недоверчиво переспросил владыка. – Этими
вашими фиолетовыми окулярами?
Лямпе кивнул, очень довольный, что его поняли.
– Но ведь это строжайше воспрещено!
– Глупости. Суеверие.
Преосвященный хотел вознегодовать и даже
бровями задвигал, но любопытство было сильнее праведного гнева. Не удержался,
спросил тихонько:
– И что там, на острове?
– Холм, сосны, пещера. Царство смерти. Лысые.
Неприятно. Но неважно, главное – шар.
– Что?
– Шар. Там так. Ход, по бокам камеры. Внутри,
под верхушкой – круглая.
– Что “круглая”?
– Пещера. Туда и попал. Пробил свод. Потом
дыра корнями, травой, землей, теперь не видно. А ствол еще видно. Восемьсот
лет, а видно! Угли. Шар, как большая-большая тыква. Еще больше. Как… – Лямпе
огляделся по сторонам. – Как кресло.
– В круглой пещере, которая под вершиной
холма, лежит шар? – уточнил Митрофаний. – Что за шар? Сергей Николаевич
страдальчески вздохнул:
– Ну я ведь уже. Сверху. Пробил свод. Еще
тогда, когда Василиск. Метеорит. Упал, пробил, зажег сосну. Ночью далеко видно.
Вот он и увидел.
– Кто, святой Василиск? – Архиерей потер лоб.
– Постойте. Вы хотите сказать, что восемьсот лет назад он видел, как на землю
упало некое небесное тело. Решил, что это указующий перст Божий, пошел по воде
и ночью нашел остров по пылающей сосне?
– По воде ходить нельзя, – с неожиданной
связностью заметил физик. – Плотность не позволит. Не шел. На чем-то плыл. Не
важно. Важно, что там. В пещере. Куда упал.
– А что там?
– Уран. Слышали? Знаете? Смолка.
Месторождение.
Преосвященный подумал, кивнул.
– Да-да, я читал в “Физическом вестнике”. Уран
это такой природный элемент, обладающий необычными свойствами. Его и еще один
элемент, радий, сейчас изучают лучшие умы Европы. А урановая смолка – это, если
я не ошибаюсь, минерал, в котором содержание урана очень высоко. Так, кажется?
– Духовная особа, а следите. Хорошо, –
похвалил Сергей Николаевич. – Голубая аура. Умная голова.
– Бог с ней, с моей головой. Так что смолка
эта ваша?
Лямпе приосанился.
– Мое открытие. Ядро начинает делиться. Само.
Нужен особенный механизм. И название придумал: “Ядерный Делитель”. Невероятно
трудные условия. Пока невозможно. В природе теоретически может. Но при редком
стечении. А тут как раз! Редчайшее! – Он бросился к столу, зашелестел
страничками пухлой тетрадки. – Вот, вот! Я ему, а он колоть! Вот! Метеорит,
высочайшая температура – раз. Месторождение смолки – два! Подземные источники –
три! И всё! Делитель! Природный! Заработал! Энергия ядра, по цепочке! Пошла –
не остановишь! Восемьсот лет! Я Маше и Тото письмо! Нет, не верят! Думают, я с
ума! Потому что из сумасшедшего дома!
– Да постойте же! – взмолился Митрофаний, у
которого от напряжения на лбу выступили капли пота. – От падения метеорита в
месторождение урана заработал какой-то природный механизм, начавший источать
энергию. Я ничего в этом не смыслю, но предположим, всё так, как вы говорите.
Однако в чем здесь опасность?
– Не знаю. Не медик. И в тетрадь не писал,
потому что не знаю. Но уверен. Совершенно уверен. Я там несколько часов, а
рвота, потом лихорадка. Схимники все время. Вот и умирают. Полгода, год – и
смерть. Преступление! Надо закрыть! А никто. Не слушают! Я к тому, с черепом.
Он на меня рукой…
– С каким черепом? – опять перестал понимать
преосвященный. – Про кого это вы?
– Ну, на лбу. Вот тут. Который без лица, с
дырками. Там. – Физик снова махнул рукой в сторону Окольнего острова.
– Схимник? Старец Израиль? У которого на
куколе вышит череп с костями?
– Да. Главный. Нет, машет! Я к Коровину, а он
иглой! Я тетрадь, а он не читает! – Голос Сергея Николаевича задрожал от давней
обиды. – Думал-думал, придумал. Черный Монах. Испугаются. Проклятое место. И
тогда спокойно исследовать. Без помех.
– Но как вы обнаружили эманацию? Помнится, я
читал, что излучение этого рода не воспринимается органами чувств.
Лямпе горделиво улыбнулся: