А когда Николай Всеволодович недоуменно
приподнял брови, пояснила:
– Иисус. Вы видели меня в мирском платье, но я
монахиня, Его невеста.
Она ждала чего угодно, но только не того, что
последовало.
Лицо красавца, до сего момента спокойное и
насмешливое, вдруг исказилось: глаза вспыхнули, ресницы затрепетали, на скулах
проступили розовые пятна.
– Монахиня?! – вскричал он. – Христова
невеста?
Алый язык возбужденно облизнул верхнюю губу.
Издав диковинный, зловещий смешок, преобразившийся Николай Всеволодович
придвинулся вплотную.
– Кому угодно уступил бы, пускай. Но только не
Ему! Ну-ка, поглядим! Я-то сумел бы защитить свою невесту, а вот сумеет ли Он?
И уже безо всякой нежности, с одной только
грубой страстью накинулся на опешившую даму. Разорвал на груди рубашку, стал
покрывать лобзаньями шею, плечи, грудь. Предательница-бурка немедленно сползла
на пол.
– Что вы делаете? – в ужасе закричала госпожа
Лисицына, запрокидывая голову. – Ведь это злодейство!
– Обожаю злодейства! – проурчал святотатец,
гладя ее по спине и бокам. – Это мое ремесло! – Он снова хохотнул. – Позвольте
представиться: Ново-Араратский Сатана! Я прислан сюда взболтать этот тихий
омут, повыпускать из него чертей, которые водятся здесь в изобилии!
Собственная шутка Николаю Всеволодовичу очень
понравилась. Он зашелся в приступе судорожного, маниакального смеха, а Полина
Андреевна вздрогнула, осененная новой догадкой.
Ведь что такое вся эта история с воскресшим
Василиском? Чудовищный, кощунственный розыгрыш для впечатлительных дурачков!
Женщине подобное лицедейство, рассчитанное на постороннюю публику, не
свойственно. Женщине всегда нужен кто-то вполне определенный, кто-то
конкретный, а не случайные зрители или случайные жертвы. Тут чувствуется
истинно мужская безличностная жестокость, игра извращенного мужского
честолюбия. А сколько нужно ловкости и изобретательности, чтобы устроить
комедию с призраками и водохождением! Нет, “императрица Ханаанская” и ее
тугодумный раб здесь ни при чем.
– Так это всё вы? – задохнулась Полина
Андреевна. – Вы…?! Какая ужасная, безжалостная шутка! Сколько зла вы сотворили,
сколько людей погубили! И всё это просто так, от скуки? Вы и впрямь Сатана!
Правая щека Николая Всеволодовича задергалась
в нервном тике – лицо будто отплясывало какой-то дьявольский канкан.
– Да, да, я Сатана! – прошептали тонкие алые
губы. – Отдай себя Сатане, Христова невеста!
Легко поднял женщину на руки, бросил на
медвежью шкуру, сам навалился сверху. Полина Андреевна подняла руку, чтобы
вцепиться насильнику ногтями в глаза, и вдруг почувствовала, что не сможет –
это было стыднее и хуже всего.
Дай мне силу, взмолилась она своей
покровительнице, святой Пелагии. Благородная римлянка, просватанная за
императорского сына, предпочла лютую смерть грехопадению с красавцем язычником.
Но лучше уж биться в раскаленном медном быке, чем позорно обессилеть в объятьях
соблазнителя!
– Прости, прости, спаси, – лепетала бедная
госпожа Лисицына, винясь перед Вечным Суженым за проклятую женскую слабость.
– Охотно! – хмыкнул Николай Всеволодович,
разрывая на ней панталоны.
Но оказалось, что и Небесный Жених умеет
оберегать честь Своей нареченной.
Когда Полине Андреевне казалось, что всё
пропало и спасенья нет, снаружи донесся громкий голос:
– Э-эй, Чайльд-Гарольд! Вы тут от холода не
околели? Вон и дверь у вас расколота. Я вам плед привез и корзину от мэтра
Армана с завтраком! Эй, господин Терпсихоров, вы что, еще спите?
Николая Всеволодовича с его жертвы словно
ураганом сбросило.
Лицо хозяина башни опять, уже во второй раз,
изменилось почти до неузнаваемости – из демонического стало перепуганным, как у
нашкодившего мальчишки.
– Ай-ай! Донат Саввич! – причитал удивительный
богоборец, натягивая халат. – Ну, будет мне на орехи!
Интересные люди – 2
Еще не поверив в чудо, Полина Андреевна быстро
поднялась, кое-как запахнула на себе лоскуты разорванного белья и бросилась к
двери.
У кривой изгороди стоял доктор Коровин,
привязывая к столбу ворот уздечку крепкого пони, запряженного в двухместную
английскую коляску. Донат Саввич был в соломенном канотье с черной лентой,
светлом пальто. Взяв из коляски большой сверток и корзину, обернулся, но
растерзанную даму (впрочем, инстинктивно отпрянувшую вглубь дома) пока еще не
заметил – уставился на лежащего в беспамятстве брата Иону.
– Монаха напоили? – покачал головой доктор. –
Всё кощунствуете? Прямо скажем, невелико святотатство, до настоящего Ставрогина
вам пока далеко. Право, господин Терпсихоров, бросили бы вы эту роль, она вам
совсем…
Тут Коровин разглядел высовывающуюся из-за
выступа женщину в неглиже и не договорил. Сначала захлопал глазами, потом
нахмурился.
– Ага, – сказал он сурово. – Даже так. Этого
следовало ожидать. Ну конечно, ведь Ставрогин большой ходок. Доброе утро,
сударыня. Боюсь, мне придется вам кое-что объяснить…
Эти слова Донат Саввич произносил, уже
поднимаясь на крыльцо, – и снова не договорил, потому что узнал свою
позавчерашнюю гостью.
– Полина Андреевна, вы? – остолбенел доктор. –
Вот уж не… Господи, что это с вами? Что он с вами сделал?!
Окинув взглядом избитое лицо и жалкий наряд
дамы, Коровин ринулся в комнату. Корзину и плед отшвырнул в сторону, схватил
Николая Всеволодовича за плечи и так тряхнул, что у того замоталась голова.
– А это, батенька, уже гнусность! Да-с! Вы
перешли все границы! Разорванная рубашка – понятно. Соблазнитель, африканская
страсть и всё такое, но зачем женщину по лицу бить? Вы не гениальный актер, вы
просто мерзавец, вот что я вам скажу!
Блондин, которого Донат Саввич назвал
Терпсихоровым, жалобно воскликнул:
– Клянусь, я не бил!
– Молчите, негодяй! – прикрикнул на него
Коровин. – С вами я решу после.
Сам же кинулся к Полине Андреевне, которая из
этого странного диалога поняла только одно: как ни был страшен Николай
Всеволодович, а владелец клиники, видно, еще страшней. Иначе с чего бы
Ново-Араратский Сатана так его испугался?