— Мистер Мередит, ближе к делу. Вы помните, как выглядел мистер Бреннер из Инглвуда?
— Вежливый. Молодой, приятной наружности. Среднего роста. Чертовски хорошо знал соколов, каждый их вид. И в соколиной охоте здорово разбирался. Он мог бы учебник написать. Вот почему я решил, что он член ассоциации. Если это не так, то ответственность за это лежит на нем.
— Запиши адрес, Лу, — сказал Сантомассимо. — Это все, мистер Мередит? За последние месяцы вы больше никому не продавали птиц?
— Нет, лейтенант.
— А напрокат вы их сдаете?
— Лейтенант, это все-таки живые существа, а не мебель.
Сантомассимо впился в единственный живой глаз Мередита, скрытый толстым стеклом очков.
— Бреннер заплатил чеком?
— Нет, наличными.
— Сколько?
— Три тысячи.
Сантомассимо сделал Бронте знак рукой, принятый среди итальянцев. Тот чуть заметно кивнул. Больше здесь нечего было делать. Бронте протянул Мередиту визитку с номером телефона полицейского участка Палисейдс. У самой двери Сантомассимо обернулся и сказал:
— Если что-нибудь вспомните о мистере Бреннере, соколах или еще о чем-нибудь интересном, позвоните нам.
Мередит покраснел и любезно улыбнулся:
— Конечно, буду рад помочь.
Сантомассимо и Бронте вновь оказались под палящими лучами солнца. Пока они шли к «датсуну» через двор, усыпанный сухой соломенной трухой, их начищенные ботинки покрылись слоем пыли и потеряли блеск. Бронте оперся о крыло машины и посмотрел на друга. Он знал, что тот еле сдерживает раздражение.
— Мне этот Мередит тоже не понравился, — сказал сержант. — Но, похоже, он сказал нам правду.
— Ты действительно веришь, что он за последнее время продал только одного сокола? Тому типу из Инглвуда?
— Может, и нет. Но проверить этого мы не можем. Будем надеяться, что нам повезет и этот тип — тот, кто нам нужен.
— Ну да, — зло хмыкнул Сантомассимо, — мистер Бреннер упадет перед нами на колени и сам во всем чистосердечно признается.
— Если так, на что же ты жалуешься?
— Хорошо бы, так и было, — усмехнулся Сантомассимо.
Они помолчали. Сантомассимо чувствовал, что у Бронте есть что-то на уме.
— Лу, не тяни, выкладывай, — сказал он.
— Почему полицейский? Почему ты?
— Не понял. Ты это о чем?
— О Куинн. Кей Куинн. Она же преподаватель. Профессор. И вдруг положила глаз на полицейского. Человека с каменным лицом, молчаливого, одинокого, с грустными глазами. Что она в тебе нашла?
Выпад Бронте застал Сантомассимо врасплох.
— Лу, я сам себя об этом спрашиваю. Наверное, все дело в моих глазах. А может быть, в моей улыбке — мальчишеской и доброй…
— Фред, я серьезно. Между вами что-то есть?
— Что-то есть. Но что она во мне нашла… Чего ждет от меня… Откуда мне знать? Это невозможно понять. Думаю, я был внутренне готов к чему-то вроде этого…
— Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, что делаешь.
— Ты ревнуешь, Лу?
— От пулевого ранения можно излечиться. От женщин — никогда.
— Basta.
[155]
— Как скажешь. Она непростая женщина, Фред. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Бронте запрокинул голову, подставляя лицо солнцу, поскреб лысеющий затылок. Ему столь о многом хотелось поговорить с Сантомассимо. Конечно, эта Кей Куинн была очаровательной женщиной. Яркой. Умной. Чувственной. Но в ней было нечто, что не давало Бронте покоя, и он не мог понять, что именно. Она была такой чувствительной, нервной. Конечно, она подверглась неожиданному нападению. Но что если ее нервозность носила более глубокий характер? Кей напоминала Бронте его кузину Джованну, которая стала монахиней только потому, что влюбилась в священника. И после того как она преодолела множество препятствий, чтобы быть рядом со своим возлюбленным, ее отправили миссионеркой в Африку. Может быть, и Сантомассимо, подобно Джованне, пытается вновь обрести мечту — мечту, навсегда потерянную.
— Хочешь, я проверю адрес Бреннера, а ты проверишь, как там Кей, — предложил Бронте.
— Сделай одолжение, Лу.
— Нет проблем, — ответил Бронте и направился к своей машине, стоявшей на другой стороне дороги.
* * *
Сантомассимо подъехал к дому во второй половине дня. Он поднял голову и посмотрел на балкон. Кей там не было. Чуть ли не бегом он направился к входу. В вестибюле Сантомассимо увидел дежурного полицейского, выходившего из туалета и застегивавшего ширинку. Поднявшись на свой этаж, лейтенант почувствовал запах чего-то теплого и хорошо знакомого.
Он открыл дверь и сразу же увидел Кей. С подобранными волосами, поблескивавшими на солнце, она стояла у плиты и помешивала готовившийся в глубокой сковороде томатный соус. На кухонном столе царил беспорядок — стояли извлеченные из кухонного шкафа стеклянные баночки и бутылочки, лежал лук, пакетики базилика, петрушки и прочих специй. Через балконную дверь на Кей широким потоком падал солнечный свет; ее тонкая, легкая юбка казалась полупрозрачной дымкой, таким же легким был и свободный короткий топ.
Его обоняния коснулась смесь невероятных запахов, и он остановился. Казалось, вернулось далекое и дорогое сердцу прошлое. Сантомассимо стоял с закрытыми глазами, вдыхая его восхитительный аромат. Затем подошел к Кей, широко улыбнулся и, как истинный итальянец, выразил свое восхищение, поцеловав сложенные щепоткой пальцы.
— Mamma mia! — воскликнул он. — Che odore!
[156]
Кей рассмеялась, и он поцеловал ее в губы. Одной рукой обнимая ее за талию, другой он приоткрыл крышку, чуть наклонился и вдохнул запах. Притворно закатив глаза, он пробормотал:
— Мадонна! Дэфушка не только красифа, но и умеет котофить!
— Да что ты, я просто собрала все, что у тебя тут было, — засмеялась Кей. — А выбор у тебя скромный — консервированные томаты, чесночный порошок, сушеная петрушка, сушеный базилик и ни капли оливкового масла. Какой же ты итальянец, если вместо оливкового масла пользуешься кунжутным?
— Кунжутное тоже неплохо, — пожал плечами Сантомассимо.
Кей обняла его за шею забинтованными руками и поцеловала. Сантомассимо ощутил жесткость бинтов, тепло ее тела и мягкость отзывчивых губ.
— Пошли, — прошептала Кей, — я приготовила тебе выпить.
Она взяла его за руку и подвела к софе, подала поднос, на котором стояла бутылка красного вина и импровизированные закуски: анчоусы, арахис и крекеры.