Я ничего не могу поделать. Да и что тут можно сделать или сказать? Впрочем, сказать можно многое, но только не при ребенке.
– Вот и замечательно! Ты рад, Ной? – говорю я с фальшивым воодушевлением в голосе и улыбаюсь сыну, который с тревогой поглядывает то на меня, то на отца. В его возрасте любой конфликт между родителями воспринимается особенно остро. Если бы я могла, то, конечно, постаралась бы уберечь Ноя от лишних переживаний, но, к сожалению, в данном случае это зависит не только от меня.
– Я очень рада, – добавляю я и ерошу сыну волосы. – Подождите меня минутку, я сейчас.
Я выскакиваю в коридор и снова мчусь в дамскую комнату. Там никого нет, и это очень кстати, потому что я больше не могу сдерживаться.
– Он не присылал мне никакой гребаной почты! – ору я, и мой голос эхом отражается от кафельных стен и от перегородок кабинок. Потом я смотрю на себя в зеркало и перевожу дух. Мне немного лучше. Пожалуй, теперь я сумею дожить до конца церемонии.
Когда я возвращаюсь в кабинет, Дэниел уже натягивает куртку.
– Ну, пока. Счастливо тебе добраться, – говорю я небрежно и, пересадив Мистера Обезьяна на стол, достаю свою чернильную ручку и пишу на карточке, которая будет вложена в букет, предназначенный для главного победителя (новый курорт в Марракеше), коротенький текст: «Поздравляем! С наилучшими пожеланиями – Фелисити Грейвени и команда».
Дэниел не уходит. Я его не вижу, но чувствую, как он переминается с ноги на ногу у меня за спиной. Кажется, он собирается сказать мне что-то еще.
– Ты еще здесь? – я оборачиваюсь.
– Еще одна вещь, Фелисити, – он оглядывает меня с сознанием собственной правоты. – Я намерен добавить еще пару требований к нашему разводному соглашению.
Я настолько ошарашена, что даже не сразу реагирую на его заявление.
– Что-о-о? – выговариваю я наконец.
Какие еще требования? Мы оба уже сформулировали и согласовали все наши претензии друг к другу, осталось только подписать документ – и все! Судебное заседание прошло, апелляции поданы, адвокаты обменялись сотней-другой писем… Что, теперь все сначала?
– Я говорил с Труди, – величественно объясняет Дэниел. – И она привлекла мое внимание к нескольким спорным моментам…
К спорным моментам? Мне еще сильнее хочется его ударить. Какого черта он разговаривает со своей Труди о нашем разводе? Это дело касается только нас двоих, а если Труди хочется выдвигать дополнительные требования, пусть сначала выйдет за Дэниела замуж, а уж потом разводится с ним сколько влезет. Интересно было бы знать, как ей это понравится?
– Здесь всего пара пунктов. – Дэниел кладет передо мной на стол несколько листов бумаги. – Прочти на досуге.
На досуге! Можно подумать, он советует мне хороший детектив или дамский роман!
– Какие еще пункты, Дэниел?.. – Я чувствую, что начинаю закипать, как чайник на плите. – Дело сделано, мы развелись. Условия мы обговорили, и ты со всем согласился.
– Я просто хочу, чтобы все было правильно и ни у кого из нас не осталось никаких претензий.
В его голосе слышится упрек, словно мы развелись наскоро, второпях, но это далеко не так. Насколько я понимаю, наш развод – настоящее произведение юридического искусства. Не нечто сляпанное кое-как, на живую нитку, а штучная, уникальная работа.
– Мы обо всем договорились, – повторяю я, – и у меня нет никаких претензий. Я всем довольна. – «Довольна», конечно, не совсем подходящее слово. Как можно быть довольной, когда ты обнаруживаешь в мужнином кейсе (куда ты заглянула в поисках жевательной резинки) черновики его любовных писем к другой женщине?
Нет, вы не ослышались – я действительно сказала «любовные письма». Черновики любовных писем. Так сказать, наброски, и тем не менее… Скажу честно, ничего подобного я от Дэниела не ожидала. Это была довольно изысканная эротическая поэзия в прозе, к тому же – с собственноручно выполненными иллюстрациями, и когда я их нашла… Что ж, мне оставалось только пожалеть, что Дэниел не писал подобных писем мне. Тогда, быть может, я поняла бы, какой он эгоист и извращенец, до того, как вышла за него замуж.
– Это твое мнение, – говорит он, старательно изображая ангельское терпение. – Но мне кажется, что ты слишком концентрируешься на сиюминутных деталях и не учитываешь перспективу. Я же постарался заглянуть в будущее…
Это я-то слишком концентрируюсь на деталях? Но как я могу этого не делать, если речь идет о моем разводе?! Да и какая такая перспектива может быть у двух разведенных людей, которые расстались раз и навсегда? Он что, спятил?! Как может этот эмоционально кастрированный обладатель гуттаперчевой совести указывать мне на какие-то перспективы? Как вообще этот тип сумел стать частью моей жизни?
От злости и разочарования я дышу, как загнанная лошадь. Можно подумать, я только что бежала наперегонки с самим Усейном Болтом – и победила.
И тут это случилось. Я сделала это не намеренно и не осознанно, но тем не менее… Моя кисть с зажатой в ней ручкой совершает резкое стряхивающее движение – и на светлой сорочке Дэниела появляется цепочка из шести синих пятнышек. Мгновение уходит на то, чтобы понять, что же я натворила, и вот я уже готова вопить и скакать на одной ножке от радости.
– Что… что ты наделала?! – Дэниел смотрит на испачканную рубашку, потом поднимает взгляд на меня. – Это… это чернила? Ты стряхнула на меня ручку?
Я бросаю быстрый взгляд на Ноя – видел ли он, как его мать опустилась до мелкого дошкольного пакостничества, но он, к счастью, погружен в куда более взрослый мир приключений Капитана Подштанники
[8]
.
– Извини, – говорю я с самым невинным видом. – Я не нарочно. Это как-то само…
– Не нарочно? Тебе что, пять лет?! – Дэниел свирепо скалит зубы и пытается промокнуть рубашку платком, но только размазывает одно из чернильных пятнышек. – Вообще-то я мог бы рассказать о твоем поведении своему адвокату. Клянусь, я так и сделаю!
– Расскажи. Заодно можешь обсудить с ним свой любимый вопрос о распределении родительских обязанностей.
– Не смешно.
– Не смешно, – соглашаюсь я. Эмоциональный подъем, который я только что испытала, как-то очень быстро проходит, и я чувствую страшную усталость. В самом деле, сколько можно мстить человеку, который причинил тебе боль, да еще и мстить так мелко, по-детски? Я снова смотрю на нашего сына, который склонился над своей книжкой. Его плечи трясутся от беззвучного смеха, школьные шорты подвернуты повыше, и я вижу на коленке Ноя нарисованное шариковой ручкой лицо и надпись неровными буквами: «Я – Супергерой!» И как только Дэниел смог оставить такого очаровашку?! Неужели он совсем его не любит? Я вспоминаю, что до сегодняшнего вечера Дэниел не виделся с сыном почти две недели, он даже ему не звонил! Можно подумать, Ной для него что-то вроде хобби – не живой человек, а тамагочи, которому он поначалу покупал еду и необходимые аксессуары, но потом разочаровался в этом занятии и решил заняться чем-нибудь другим вроде скалолазания или пешего туризма.