Эмма вцепилась в край дивана. Она думала, что
жених откланяется и уйдет навсегда из негостеприимного дома. Но Антон поступил
иначе.
– С удовольствием! Плесните кофейку, –
отозвался он. – И от пирога я не откажусь.
Первые годы после свадьбы молодые жили очень
тяжело. Анна Львовна, как и предупреждала, не пустила их к себе, Поспеловым
пришлось снимать квартиру. Эмма иногда прибегала к матери и жаловалась:
– Зимнее пальто превратилось в рухлядь, сапоги
истоптались, телевизор сгорел…
Анна Львовна ахала, покупала дочери одежду, но
на телевизор денег не давала. Она вообще не помогала дочери рублями, однако
частенько делала ей подарки, причем приобретала вещи, которыми могла
пользоваться только Эмма, допустим, платье. Если же речь шла о предмете, который
мог пригодиться и зятю, к примеру, о холодильнике или об утюге, тут мать
прикидывалась глухой.
В конце девяностых у Антона появилась
возможность поднять собственный бизнес, и Эмма обратилась к матери с просьбой:
– Дай нам денег, под проценты.
– Я подумаю, – неожиданно ответила старуха. А
через три дня объявила свое решение: – Вы получите нужную сумму, но лишь в том
случае, если фирма будет оформлена на Эмму.
Антон скрипнул зубами, а дочь налетела на Анну
Львовну:
– Мы живем с мужем не один год, почему ты до
сих пор его ненавидишь?
– А почему я должна любить его, голытьбу
бесштанную? – искренне изумилась Анна Львовна. – Хм, захотел за наш счет
подняться… Но ведь я даю деньги! Пусть оформит бизнес на тебя. Какая разница,
кто юридический хозяин, а мне спокойней будет.
И тут Эмма не выдержала. Она очень любила
мать, была почтительной дочерью, но Анна Львовна перегнула палку, травя Антона.
Эмма нахмурилась и сказала:
– Мама, ты подарила мне дачу.
– Верно, – согласилась та, – я переоформила
фазенду на тебя.
– Значит, дом мой?
– Конечно, солнышко.
– Тогда я его продам, а деньги отдам мужу, –
выпалила Эмма.
– С ума сошла! – подскочила Анна Львовна. – Я
живу на даче десять месяцев в году!
– Но дом мой, что хочу, то с ним и делаю, –
жестко заявила дочь. – Или переоформление это всего лишь спектакль и ты
подарила то, чем мне нельзя воспользоваться? Короче: или ты одалживаешь нам
деньги, или я выставляю дачу на торги.
– Боже… – ужаснулась Анна Львовна. – Дождись
моей смерти, она не за горами. Опустишь гроб с телом матери в могилу и станешь
богатой, сори потом накоплениями родителей, как пожелаешь!
– Неужели ты хочешь, чтобы я ждала твоей
кончины? – потеряла над собой контроль Эмма. – Если все и так мне достанется,
дай сейчас хоть часть!
– Ладно, – заплакала Анна Львовна, – хорошо,
будь по-твоему. Но все же пусть Антон фирму на тебя оформит.
Эмма застонала. Мама непробиваема, разговор
пошел по кругу.
Представляете, в каком настроении супруги ушли
от Анны Львовны? Но, наверное, она тоже сильно переживала. Во всяком случае,
через несколько дней после той беседы у старухи приключился инфаркт, и она
умерла. Эмма осталась единственной наследницей состояния матери.
Воспользоваться наследством можно было лишь по
прошествии полугода, поэтому Эмма собралась продать дачу. Зять на похоронах
тещи уронил несколько слезинок, но Эмма понимала: Антон совершенно не
расстроен, Анна Львовна скончалась весьма вовремя. Через пару месяцев мысль о
службе, которая будет приезжать на дом брать у больных анализы, могла прийти в
голову другому медику. Идея витала, что называется, в воздухе. А пока Антон
работал в затрапезной поликлинике участковым терапевтом.
Эмма, служившая гримером в небольшом театре,
во всем поддерживала мужа. Конечно, дочери было жаль маму, но… та ведь
противилась ее семейному счастью.
Не дожидаясь официального статуса наследницы,
Эмма, имевшая права на вождение, села за руль маминых «Жигулей», не переоформив
машину на себя. Легковушка, несмотря на древний год выпуска, была по существу
новой, поскольку бывшая хозяйка редко ее эксплуатировала.
Спустя некоторые время после смерти Анны
Львовны супруги решили поехать на дачу. С собой они прихватили близкую подругу
Эммы Софью Калистидас.
Соня была гречанкой, она прибыла в Москву в
раннем возрасте вместе с родителями, отец ее был дипломатом. Сонечка училась в
русской школе, и многие считали девочку россиянкой. От матери Софье досталась
светлая кожа и голубые глаза, от отца – черные вьющиеся волосы и веселый нрав.
Калистидасы были обеспеченными людьми, Сонечка на лето уезжала в Грецию,
проводила время на исторической родине, но осенью всегда возвращалась в Москву.
У Сони было два родных города, и столицу России она покидать не собиралась.
Дружба Эммы и Софьи была очень крепкой, они считали себя сестрами, что совсем
не удивительно – Анна Львовна и старшие Калистидасы являлись большими друзьями.
Незадолго до роковой поездки на дачу в жизни
Сониных родителей произошла трагедия. Ее отец с матерью вернулись в Грецию, а
вскоре Константина Калистидаса обвинили в получении взяток и посадили в тюрьму.
Оливия, мать Софьи, не вынесла позора и умерла. Соня хотела полететь на
похороны мамы, но греческие приятели предупредили девушку: как только дочь
Калистидаса окажется в аэропорту Афин, ее мигом задержат и начнут допрашивать.
Соня тяжело переживала трагедию и не уставала
повторять:
– Папу оболгали, он никогда не брал взяток!
Да, отец способствовал заключению огромного количества торговых контрактов
между двумя странами, но никаких не имел мыслей о личном обогащении!
– Не волнуйся, – пыталась утешить подругу
Эмма, – следствие разберется, и дядя Костя окажется на свободе.
– Да, да, – кивала Соня, – тогда он навсегда
переедет в Москву, продаст наш дом, землю в Греции и обоснуется в России.
Ей-богу, тут ему будет лучше, он уже на три четверти москвич.
Таковым было положение вещей, когда Антон,
Эмма и Софа поехали на дачу…
Моя гостья умолкла, потом продолжила:
– Дальше я ничего не помню. Очнулась в
больнице, вся в бинтах. Врачи сказали, что муж вытащил меня из горевшей машины…
«Скорая помощь» доставила Эмму в ожоговый
центр, где ее ввели в искусственную кому, иначе сердце несчастной могло не
вынести боли.
Окончательно осознать случившееся Эмма смогла
лишь спустя длительное время. Антон осторожно рассказал жене об аварии.