– Жили в Пелоппонесусе две семьи, – нараспев
завела барменша, – Калистидасы и Бриджисы. В кажной росло по сыну, оба
влюбились в девушку неземной красоты, Оливию. Ну а ей нельзя же за двоих выйти?
Пришлось выбирать. Выскочила Оливия за Калистидаса, а Бриджис з горя повесился.
Евойная мать на иконе весь род Калистидасов и прокляла. И рухнуло у них
счастье, трое деток малыми помэрли. Думаешь, шо воны в Москву поихалы? Доктор
им казал: климат менять надо. Орбитально.
– Радикально, – автоматически поправила я.
– А потом отца посадили, маты помэрла, дочка
сгорела в самолете, – не отвлекаясь на мое замечание, загибала пальцы Галя. –
Зараз и над «Олимпией» хмары ходют. Кто там селится – и зразу покойник. Год там
бизнесмен з Москвы жил, так у него сынишка утоп в море. Потом поляки
поселились. Месяцев десять радовались жизни и – згинули.
– Утонули? – подпрыгнула я.
– Разбились на вертолете.
– А при чем тут дом?
– Ну как же, проклятие действует! – объяснила
Галя. – Еще трое, значит, на тот свет уехали. Больше людыны туда – ни-ни!
Катька дом зараз хоть за копейки сдать збирается. Она хитрая, да ее проклятие
перехитрило. Сама у Розки дом на пятнадцать лет сняла с правом пересдачи.
Думала подзаработать на аренде. И шо? Ха! Привидение видела. Там оно моталось.
– Живое? – не выдержала я.
– Ну – округлила глаза Галя. – С бутылкой! Оно
на калитке висело.
– Кто висел, призрак или бутылка? – на полном
серьезе осведомилась я.
– Ну… все в черном. Скрыпело, ухало, рыдало.
Потом в сад поперло и по дорожке – до виллы. Недавно дело было, – выпалила
Галя. – Не сымай «Олимпию»! Помрешь!
У меня закружилась голова.
– А где находится вилла?
– Вниз спускайся, – вздохнула Галя. – Доедешь
до перекрестка, бери налево, тама в забор упрешься. Самоубийца ты!
Открыть ржавые ворота я не сумела, зато
калитка поддалась легко и неожиданно бесшумно. На секунду мне стало неспокойно,
но тут я увидела широкую дорогу, большой белый дом вдали и, пораженная красотой
местности, пошла вперед.
Сама вилла оказалась заперта, окна скрывали
ставни, попасть в здание не представлялось возможным. Сад выглядел запущенным.
Галя не соврала – здесь явно никто не жил как минимум пару лет.
Я побрела по заросшей травой дорожке, пытаясь
представить себе, как территория выглядела раньше. Похоже, тут было уютно.
Впереди останки фонтана, несколько скамеек и нечто, бывшее ранее гамаком… Но
мне нужно найти скульптуру кошки. И – вот уж интересное дело! – она
обнаружилась сразу, неподалеку от фонтана. То ли Жаклин и впрямь была
ясновидящей, то ли она ранее здесь бывала.
Я приблизилась к статуе и погрузилась в
раздумья. Эмма велела открутить ей голову. Но каким образом можно проделать
такой трюк с гипсовой конструкцией? Или… Я постучала пальцем по спине кошки.
Точно! Она металлическая, просто выкрашена белой краской. Значит, на шее у нее
вполне может иметься резьба. Надеюсь, у меня хватит сил открутить башку у
кошки.
Мои пальцы ухватились за торчащие уши, я
напряглась, и в ту же секунду железяка стала легко поворачиваться. Не прошло и
минуты, как я держала в руках небольшую коробочку. Конечно, неприлично совать
свой нос в чужие секреты, но я, забыв о воспитании, откинула крышку и –
ойкнула.
На замшевой подкладке лежал большой, размером
с кофейное блюдце, медальон. На его крышке виднелся причудливый вензель, то ли
«СК», то ли «ОК», в центре торчал синий, прозрачный камень, и что-то подсказало
мне: это не простая стекляшка.
Обратный путь лежал мимо фабрики Руфуса. Еще
издали я увидела тоненькую фигурку Нины, обвешанную пакетами. Больше всего мне
хотелось проехать мимо, но девица буквально бросилась под колеса.
– Ну, ты даешь! – с возмущением заявила она,
когда «Мерседес» притормозил и я распахнула дверь. – Бросила меня! В глуши!
Одну! С шубой! Хоть бы предупредила, когда вернешься… Прыгаю на шоссе как дура!
Так с друзьями не поступают! Смотри, я пледик выторговала. И сумку. А еще
кошелечек. Здорово получилось! Эй, ты не рада?
– Нет, – сухо ответила я.
– Но почему? – заморгала Нина. – Очень удачный
день получился. Суперский. Знаешь, а манто отличного качества. Сшито, конечно,
по-старперски, но не мне его носить. Гадючина-свекровина от счастья умрет! Хотя
такой радости она мне не доставит. Кабы дорогая мама и правда на тот свет от
подарка уехала, я бы ей не знаю чего купила. Неужели ты шубке не рада?
– Я не покупала манто.
– Ой, точненько, – протянула Нина, – мы про
тебя забыли. Вот что, рули назад!
– Спасибо, не надо.
– Обиделась?
– Нет. Не одобряю убийство животных, –
пояснила я. – Обхожусь простым пальто.
Нина притихла, потом снова оживилась:
– Врешь! Я тоже так говорила, когда у меня
шиншиллового прикида не было. В лом было признаться, что нищета, вот и корчила
из себя гринписовку. Ну не сердись! Эй, Виолочка, вот, держи, сумочка твоя.
Заискивающе улыбаясь, Нина положила мне на
колени торбу из ярко-рыжего меха.
– Носи и гордись, – заявила она. – Моднючая
штука! Лиса! Натуральная! Редкая! Окрас мраморный.
– Почему он так называется? – я решила из
вежливости поддержать беседу. И потом, на Нину невозможно злиться. Неужели вы
станете рассказывать крокодилу о здоровом питании? Начнете читать ему лекцию о
вреде сырого мяса, об аморальности пожирания живых существ? Даже если вы
проделаете все это, толку не будет. Уж такова его, крокодилья, сущность, он
рожден аллигатором, а не бабочкой, поэтому вкушать цветочную пыльцу не станет,
хищника не перевоспитать. И Нину не переделать, с ней можно либо общаться, либо
нет.
– Мраморная, потому что волос в шкурке окрашен
в три цвета, – объяснила Нина. – Признак суперского качества. Застежка шикарная
и… А зачем тебе такая сумка? Лучше возьми кошелек.
Она быстро произвела рокировку.
– Похоже, портмоне дороже ридикюля, – еле
сдерживая смех, заявила я, – его сшили из шкуры единорога-альбиноса.
– Шутишь? – напряглась Нина.
Я быстро спрятала поделку в бардачок и
принялась дразнить Нину: