Восемь - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Нэвилл cтр.№ 88

Почти два месяца назад, 23 сентября, Талейран приехал в Лондон и поселился в маленьком домике на Вудсток-стрит, который приготовил для него Куртье. Еще чуть-чуть, и он бы опоздал с отъездом, поскольку днем раньше Комитет принял решение открыть «железный шкаф» во дворце Тюильри. Там обнаружили письма от Мирабо и Лапорта, в которых говорилось о крупных взятках членам Национального собрания, занимавшим высокие посты. Взятки были от неизвестных персон из России, Испании и Турции и даже от Людовика XVI.

«Счастливчик Мирабо, — думал Талейран, вытаскивая удочку. — Он умер до того, как правда вышла наружу». Морис сделал знак Куртье подать ему еще наживки. Мирабо был великим политиком, на его похоронах присутствовало триста тысяч человек. Но теперь его бюст в Национальном собрании закрыли чехлом, а прах Мирабо вынесли из Пантеона. Для короля все сложилось и того хуже. Жизнь его висела на волоске. Члены королевской семьи томились в башне тамплиеров — рыцарского ордена, учрежденного масонами, которые добивались суда над Людовиком.

Над Талейраном тоже состоялся суд, заочный. Его признали виновным. Хотя прямых доказательств его вины не было, в конфискованных письмах Лапорта содержались предположения, что его друг, бывший епископ и председатель Национального собрания, был бы не прочь служить королю за деньги.

Талейран насадил на крючок кусочек нутряного жира и снова забросил его в темные воды Темзы. Он приложил столько усилий, чтобы перед отъездом из Франции достать для себя дипломатический паспорт, но это ничем не помогло ему. Для того, кто объявлен в розыск на родине, двери британского высшего общества были закрыты. Даже соотечественники, эмигрировавшие в Англию, проклинали Талейрана за то, что он предал свое сословие и поддержал революцию. Самым неприятным было то, что у него почти совсем закончились средства. Любовницы, к которым он обратился за помощью, тоже нуждались в деньгах и занимались тем, что делали на продажу соломенные шляпки или же писали романы.

Дни его были полны уныния. Талейрану казалось, что на его глазах тридцать восемь лет жизни бесследно тонут в воде Темзы, словно наживка. Но он по-прежнему высоко держал голову. Хотя он редко говорил об этом вслух, Талейран никогда не забывал своих предков начиная с Карла Лысого, внука Карла Великого, и Адальбера Перигора, который посадил на французский трон Гуго Капета. Тайфер Железоруб был героем в битве при Гастингсе, Элия де Талейран помог взойти на папский престол Папе Иоанну XXII. Морис Талейран происходил из славной династии «делателей королей», чей девиз был «Reque Dieu» — «Мы служим лишь Богу». Если жизнь становилась унылой, Талейраны-Перигоры бросали ей вызов, а не отбрасывали надежду.

Морис выбрал леску, срезал наживку и бросил ее в корзину Куртье. Слуга помог ему подняться на ноги.

— Куртье, — произнес вдруг Талейран, — ты знаешь, что через несколько месяцев мне исполнится тридцать девять лет?

— Разумеется, — ответил слуга. — Не желает ли монсеньор, чтобы я подготовил празднование?

Услышав такое, Морис от души расхохотался.

— К концу месяца мне придется освободить дом на Вудсток-стрит и переехать в Кенсингтон. К концу года, если не найду источника дохода, я вынужден буду продать библиотеку…

— Возможно, монсеньор чего-то не замечает, — осторожно Произнес Куртье, помогая Морису складывать вещи. — Чего-то, что предназначено самой судьбой разрешить трудную ситуацию, в которой оказался монсеньор. Я имею в виду одну из тех вещиц, что спрятаны за книгами в библиотеке на Вудсток-стрит.

— Не проходит и дня, Куртье, чтобы я сам не думал об этом, — признался Талейран. — Однако я не могу поверить, что их можно продать.

— Осмелюсь заметить, — сказал Куртье, подавая Морису одежду и туфли, — разве монсеньор получал известия от мадемуазель Мирей?

— Нет, — признался тот. — Но я еще не готов писать ей эпитафию. Она храбрая девочка и выбрала правильный путь. Я имею в виду, что сокровище, которое она оставила мне, ценнее того золота, из коего оно сделано. Иначе оно просто не смогло бы просуществовать так долго. Для Франции время иллюзий закончилось. Король потерял власть, и, разумеется, подданные тут же возжелали его крови. Суд над ним — простая формальность. Но анархия не сможет заменить даже слабого управления страной. В чем сейчас нуждается Франция, так это в вожде, лидере, а вовсе не в правителе. Когда этот лидер появится, я первым узнаю его.

— Монсеньор, вы имеете в виду человека, который будет служить воле Господа и восстановит долгожданный мир?

— Нет, Куртье, — вздохнул Талейран. — Если бы Господь хотел мира, мир бы уже давно воцарился на земле. Спаситель сказал однажды: «Не мир принес я вам, но меч!» Человек, который придет, поймет всю ценность шахмат Монглана, а она заключена в одном слове — «власть »! Именно это я предложу человеку, который однажды возглавит Францию.

Пока они шли вдоль берега Темзы, Куртье все сомневался, стоит ли задавать еще вопросы, хотя они так и вертелись у него на языке. Вопросы касались той самой газеты, лежавшей в корзине под таявшим льдом и рыбой.

— Каким образом, монсеньор, вы планируете узнать этого человека, если обвинение в измене мешает вам вернуться во Францию?

Талейран улыбнулся и хлопнул слугу по плечу, хотя подобная фамильярность была совершенно не в его духе.

— Мой дорогой Куртье! — сказал он. — Измена — это все-го лишь вопрос времени.

Париж, декабрь 1792 года

На календаре было 11 декабря, тот самый день, на который был назначен суд над королем Людовиком XVI по обвинению в государственной измене.

Клуб якобинцев уже закрылся, когда Жак Луи Давид вошел в парадную дверь. Другие, кто так же, как он, опоздал на слушание дела, пристроились позади него. Некоторые хлопали Давида по плечу. Он улавливал обрывки разговоров. Дамы в ложах пили ликеры, разносчики продавали в зале Конвента лед, любовницы герцога Орлеанского шептались и хихикали, прикрываясь кружевными веерами. Король притворялся, что впервые видит письма, которые извлекли из его «железного шкафа». Он отрицал, что подпись принадлежит ему, и ссылался на плохую память, когда ему предъявляли доказательства его вины в измене государству. Он заправский шут, признали якобинцы. Большинство из них знали, как будут голосовать, еще до того, как переступили порог дубовых дверей якобинского клуба.

Давид шел по выложенному плитками полу монастыря, в котором якобинцы проводили свои собрания. Внезапно кто-то тронул его за рукав. Он обернулся и встретился взглядом с Максимилианом Робеспьером. Зеленые глаза Робеспьера

горели холодным огнем. Волосы его были тщательно напудрены, на плечах ладно сидел всегдашний серебристо-серый сюртук с высоким воротником. Правда, лицо Робеспьера казалось бледнее, чем в прошлую их встречу с Давидом, и, пожалуй, суровей. Максимилиан кивнул художнику, затем вынул из кармана коробочку с пастилками, открыл ее, взял одну пастилку и протянул коробочку Давиду.

— Мой дорогой друг, последние месяцы вас не было видно, — сказал он. — Я слышал, вы работали над картиной «Клятва в зале для игры в мяч». Знаю, вы великолепный художник, но не следует исчезать так надолго. Революция нуждается в вас.