Негромкий, но внушительный грохот барабана оборвал аплодисменты и начавшиеся было разговоры. В левом углу сцены яркий круг света упал на невинное девичье лицо под тонкой вуалью. Таких огромных и печальных глаз Лерой еще не видел. Веки девушки слегка подрагивали.
Новая барабанная дробь.
Камилла ступила на сцену, но освещено было по-прежнему лишь ее лицо. Темные глаза загадочно блеснули.
Опять барабан. Луч второго прожектора выхватил из тьмы высокую стройную фигуру в ярком шелковом костюме, под которым фосфорически отсвечивало небесно-голубое трико. Блестящие черные волосы девушки, перехваченные рубиновой диадемой, свободно ниспадали до самой талии.
В кабаре воцарилась полная тишина.
Барабанная дробь.
Начался танец — плавные, полные невыразимого изящества движения. В обеих руках танцовщицы были крошечные бронзовые цимбалы, мелодично позвякивавшие в такт музыке.
Дин-дон, дин-дон, дин-дон!
Подобно диковинной бабочке, девушка порхала над сценой в луче света, то вознося руки высоко в воздух, то трагически заламывая их. Как бы сорванная потоком ветра, на пол упала тонкая полоска шелка. Загороженный Мэннинг не сводил с танцовщицы глаз.
Музыка стала еще более медленной. Камилла находилась футах в шести от столика. Звякнули цимбалы, и ладони девушки легли на ее живот. За первым лоскутком ткани последовал второй. Лерой представил себя рядом с ней: вот они танцуют, одни… он касается ее тела…
Голубое трико скрывало все — и ничего. Высокие, совершенной формы груди, плоский живот, едва заметный, чуть выпуклый треугольник. Такого Лерою Мэннингу, десятки раз видевшему в Каире танец живота, испытывать еще не приходилось.
Камилла кружилась прямо перед ним, глаза ее блестели, длинные пальцы почти незаметно ослабляли один узел за другим.
Слетела на пол новая полоска шелка.
И еще одна, и еще… Девушка на сцене двигалась в резких сполохах черного, голубого и огненно-красного цвета — волосы, трико, шелк.
Взвился в воздух и плавно опустился к ее ногам очередной лоскут невесомой ткани.
Господи! Как же она хороша!
Внезапно Лерой понял, что с него просто льется пот. Он как бы вновь вернулся в юность. Вот на заднем сиденье отцовского «бьюика» он сжимает в объятиях Пэтси Миллер, впервые в жизни кладет ладонь на упругое теплое полушарие женской груди. Почувствовав натиск восстающей плоти, Мэннинг придвинулся ближе к столу. А вдруг кто-то увидит, что с ним происходит! Но окружающим не было до Лероя никакого дела. Харгривс завороженно следил за Камиллой, с открытыми ртами сидели немцы, забыли о своих фотоаппаратах гости из Японии.
В трех шагах от столика Мэннинга и Харгривса Камилла опустилась на широко расставленные колени: забросив руки за голову, лаская черные волосы так, как это мог бы делать любовник. Как это мог бы делать он, Лерой. Живот ее заходил волнами, поначалу медленными, но каждую секунду становившимися все более ритмичными. Через мгновение тело девушки превратилось в сгусток непреодолимо зовущей страсти. Ритм все нарастал…
На пол сцены упал последний лоскуток шелка.
С расстояния едва ли не протянутой руки Лерой смотрел на самое прекрасное из женских лиц, какие он когда-либо видел. В глазах Камиллы светилась невинность Пэтси Миллер, ее влажные губы были полны чувственности Су Лпн, а улыбка таила притягательную магию Сары Джейн. Египтянка воплощала в себе сокровенную сущность всех, кого он когда-то любил. Идеальная женщина!
— Я нашел ее! — выкрикнул Лерой.
Но возглас этот утонул в шквале аплодисментов. Разом вскочили немцы, разорвали полумрак зала вспышки японских фотокамер, восторженно жестикулировали египтяне, полным подозрений взглядом смотрела на жениха невеста.
В глубоком поклоне, так, что волосы коснулись пола, Камилла склонила перед Мэннингом голову и исчезла.
— О Боже! — выдохнул он.
— М-да… — протянул Харгривс; лицо его было покрыто крупными каплями пота. Прижав холодную бутылку из-под пива ко лбу, он признался: — Чего бы я не дал, чтобы побыть наедине с ней хотя бы полчаса!
— Она мусульманка, — с излишней, наверное, торопливостью откликнулся Лерой. — Ни малейшего шанса.
— Вот как? Ну конечно, эти красотки предназначены не для таких, как мы с тобой. И все же я бы не отказался взглянуть, что у нее под трико.
Мэннинг задумчиво смотрел на занавес, дожидаясь, пока пульс придет в норму. Наверняка у нее есть где-нибудь щедрый покровитель… Но тут же вспомнились невинные, полные печали глаза.
Нет! Она действительно идеальная женщина. Прекрасная и недоступная. Живет вместе со своей семьей, чтит отца и мать, учится в колледже. Когда сочтет себя готовой, выйдет замуж за правоверного мусульманина и заживет с ним счастливой размеренной жизнью.
Лерою очень хотелось, чтобы так все и было.
— Черт возьми! Ты знаешь, сколько сейчас времени? — спохватился Том. — Почти три! Мне пора назад. Если я опоздаю, майор сварит мои яйца себе на завтрак!
— Тебе виднее, — даже не повернув головы, бросил Мэннинг.
Подписав счет, Харгривс поднялся и торопливо направился к выходу. Окружавшие Лероя гости ночного клуба продолжали веселиться: кто-то угощал музыкантов, звучали шутливые тосты за столом новобрачных, пышнотелая Мириам подсела к немцам, бурным ревом приветствовавшим ее появление.
Мэннинг сунул руку в карман за сигаретами, но пачка «Мальборо» оказалась пустой.
— Только этого не хватало!
Он почувствовал себя жутко одиноким. Вот сидят неподалеку молодые муж и жена — готовятся начать совместную жизнь. Вот чуть в стороне еще пары: любовники, главы семейств, друзья. Даже Мириам беззаботно смеется в компании совершенно незнакомых людей.
А его идеальная женщина? Блеснула и, как комета, пропала!
От досады Лерой смял в кулаке картонную коробку и опустил в пивной бокал. Затем отодвинул стул, встал из-за стола и прошествовал к двери.
В коридоре шум веселья был почти неслышен.
Оставалось одно: возвращаться к себе.
Вдруг из глубины коридора до Мэннинга донесся возмущенный женский голос, а потом мужской — негромкий, но весьма раздраженный. Всмотревшись, Лерой заметил, что дверь в артистические уборные чуть приоткрыта. Он подошел и рывком распахнул ее.
Голоса смолкли.
Через голову стоявшей спиной к двери женщины на Мэннинга смотрел мужчина, певец из кабаре. Гладко зачесанные на сцене, его черные волосы были сейчас в полном беспорядке, галстук-бабочка ослаблен. Руки певца лежали на плечах женщины, он явно только что пытался сорвать с нее просторную галабию.
Женщина обернулась, и Лерой увидел гордое лицо, скульптурно вылепленную шею и невинные, печальные глаза. Камилла. На долю секунды он лишился дара речи и с большим трудом заставил себя спросить: