— Да, как и положено хорошему солдату, — согласился Арильд и закурил новую сигарету. — А хорошему и говорить ничего не надо. Так о чем это я? Ах да. Служба безопасности вот-вот схватит твоего родственничка. Они уже давно за ним следят. — Он погрозил Ярнвигу пальцем. — Только это секретная информация. Не болтай.
— Почему они сразу его не арестовали?
— Да потому что надеются заодно и убийц выследить, вот почему. Коли уж Рабен настолько глуп, что не сумел спрятаться от наших ищеек, то мусульманские фанатики его тоже найдут. Вот тут-то их всех и повяжут.
У Ярнвига зазвонил мобильный телефон. Музыка в зале играла слишком громко, и он вышел в коридор, отыскал пустое помещение. Белые стены, светильники из муранского стекла.
Звонил Биляль, он дежурил здесь же, на улице, перед зданием. Младший офицер сообщил об убийстве Гуннара Торпе и нападении на женщину-полицейского.
Ярнвиг прислонился к белой стене и прикрыл глаза.
— Что вам сказали в полиции?
— Почти ничего, — ответил Биляль.
— Ясно.
Полковник убрал телефон в карман, не представляя себе, что делать дальше. Когда он поднял глаза, то увидел, как из-за длинных портьер выходит Йенс Петер Рабен. Он был грязен, как бомж, в левой руке держал пистолет, направленный дулом в пол.
— Не делайте глупостей и говорите правду, — приказал Рабен. — Это все, о чем я прошу. Тогда вы снова сможете вернуться на бал и продолжать сватать Согарду мою жену.
— Как ты тут оказался?
— Как меня учили. Ваша охрана никуда не годится.
— Мне только что сообщили, что Гуннар Торпе мертв. Его нашли сегодня вечером в его церкви. И еще кто-то напал на ту женщину из полиции, Лунд.
Ярнвиг наблюдал за реакцией Йенса. За долгие годы службы он научился читать по лицам солдат и точно знал, когда они лгут от испуга, а когда просто испуганы.
— Это не я, — сказал Рабен.
— Возможно. Я знаю, что не ты начал все это, но сейчас ты только вредишь себе и Луизе.
— Я пытаюсь выжить, — возразил Рабен. — И я единственный, кому это удалось. Мне нужны личные дела.
— Здесь ничего нет, — развел руками Ярнвиг. — Теперь все архивы хранятся в Хольмене, в отделе кадров.
— Мне нужно…
— Служба безопасности знает, где ты. Они следят за тобой.
— Вранье.
— Это правда, — сказал Ярнвиг. — Они используют тебя как приманку. Надеются, что ты выведешь их на террористов.
— Какие террористы? Вы же не верите…
— Помоги себе и нам, Рабен. Сдайся.
— Мне нужны эти дела.
— Ты слышишь меня? Здесь служба безопасности. Они знают, что ты в здании. Если ты и добрался до меня, то только потому, что тебе позволили. Хоть раз сделай правильный выбор.
Рабен проверил пистолет, магазин.
— Остановись! — закричал Ярнвиг. — Не заходи слишком далеко. Хочешь, я пойду с тобой, поручусь за тебя…
— Поручитесь за меня? — возмущенно повторил Рабен, и пистолет поднялся чуть выше.
— Если ты дашь мне шанс.
— Разве у вас уже не было шанса?
Этот опустившийся человек в замызганной одежде, с грязными нечесаными волосами и неряшливой бородой даже отдаленно не напоминал того подтянутого красавца-солдата, который вел Луизу к алтарю. В тот день, глядя на него, Торстен Ярнвиг испытывал гордость, несмотря на все свои дурные предчувствия.
— Я должен был вернуться домой, — тихо сказал Рабен. — Мне оставалось всего две недели, и я мог снова быть с Луизой и Йонасом. Начать новую жизнь, не в казарме, а в своем доме. Но нет… — Пальцы, сжимавшие пистолет, побелели от напряжения. — Я прожил два года в настоящем аду, и этого тоже мало? Вы давно могли бы помочь мне, если бы узнали про этого Перка…
— Да нет никакого Перка, Йенс! Ты сам все разрушил — и свою жизнь, и счастье Луизы и Йонаса.
— Я рассказал правду! Священник тоже это знал. Ему-то зачем лгать? И другим? Я пытался остановить его.
— Кого?
— Перка! У него на плече была татуировка — эмблема офицерской академии. — Рабен поднес свободную руку к виску. — Я вспомнил.
— Ты же говорил, что Перк — это тот человек, на которого ты напал в Копенгагене.
— Я знаю, что там случилось! Знаю, что я видел собственными глазами. — Он жег Ярнвига взглядом. — Вы мой командир. Вы должны верить мне. Не службе безопасности и не тем людям, которые наговаривают на меня. А, к черту…
Он пошел к выходу.
— Стой.
Рабен уже поворачивал ручку двери.
— Тебя там ждут, Йенс, я же говорил. Иди туда. — Полковник указал на дверь черного хода. — Здесь коридор, из него есть выход в парк. Пригибайся ниже.
Загнанный человек в неопрятной одежде пристально смотрел ему в глаза.
— Просто поверь мне, — попросил Ярнвиг.
Не произнеся ни слова, Рабен выскочил за дверь. Дрожащими руками Ярнвиг вытащил сигарету и закурил, глядя на свое отражение в зеркале.
Не успел он сделать и двух затяжек, как в комнату решительно вошел какой-то человек. Темный костюм, наушник для телефона — служба безопасности, кто же еще. За его спиной маячил Саид Биляль.
— Туалеты в конце коридора, — сказал ему Ярнвиг. — Проводите его, Биляль.
Человек в костюме смерил полковника взглядом с головы до ног, внимательно осмотрел всю комнату, заглянул под шторы на окнах и вышел.
Торстен Ярнвиг докурил сигарету и вернулся в зал. Ян Арильд сидел за столом в полном одиночестве. Его лисье лицо раскраснелось от алкоголя и раздражения.
— Долго же ты болтал, — сказал он при виде Ярнвига. — Что нового?
— Ничего, — ответил полковник. — Семейные дела.
Арильд сложил на животе руки, вздохнул и стал наблюдать за Луизой, по-прежнему танцующей в объятиях Кристиана Согарда.
— А вот это хорошая пара, — заявил он.
Томас Бук уже неплохо ориентировался в хитросплетении коридоров, ведущих из его кабинета в резиденцию премьер-министра. Поэтому, когда его вызвали к главе правительства, он позволил себе нарушить едва устоявшийся обычай — накинул пальто, вышел в холодную сырую ночь и побрел к дворцу Кристиансборг через небольшую площадь, где он раньше любил перекусить сэндвичем на скамейке возле памятника Сёрену Кьеркегору.
По пути он позвонил домой. Они с Марией поженились, когда им было по девятнадцать лет. Бук тогда еще работал на ферме, изучал тонкости семейного бизнеса. Он уже и не помнил того времени, когда они не были вместе, но в эту ночь, под моросящим копенгагенским дождем, жена показалась ему недосягаемо далекой.
Мария ненавидела город, шум, толчею. Он же перестал замечать все это, слишком много появилось других забот. Разговор был тягостным и поверхностным, чего она, конечно, ничем не заслужила. В каком-то смысле он бросил ее, но жизненно важные вопросы, которые после смерти Монберга остались без ответов, не давали Томасу Буку времени, чтобы сожалеть об этом.