Правда о деле Гарри Квеберта - читать онлайн книгу. Автор: Жоэль Диккер cтр.№ 59

— Минутку, Гольдман!

— Да?

— Почему вы передумали?

— Мне угрожали. Несколько раз. Похоже, кто-то очень не хочет, чтобы я докопался до правды. И я подумал, что, возможно, эта правда заслуживает книги. Ради Гарри, ради Нолы. Это ведь тоже входит в ремесло писателя, разве нет?

Но Барнаски меня уже не слушал: он уцепился за слово «угрожали».

— Угрожали? Это же потрясающе! Это нам даст бешеную рекламу! Только представьте, если на вас будет покушение, можете смело приписывать лишний ноль к объему продаж. А если вас убьют — то целых два!

— При условии, что я умру после того, как закончу книгу.

— Само собой. Вы где? Связь плохая.

— На шоссе. Еду к Элайдже Стерну.

— Так вы действительно считаете, что он замешан в этой истории?

— Как раз хочу выяснить.

— Вы абсолютно безбашенный, Гольдман. Вот это мне в вас и нравится.

Элайджа Стерн обитал в усадьбе на холмах Конкорда. Ворота оказались открыты, и я въехал в его владения на машине. Мощеная дорога вела к богатому каменному дому, обрамленному живописными цветниками; перед домом, на площадке, украшенной фонтаном в виде бронзового льва, шофер в мундире начищал заднее сиденье роскошного седана.

Я бросил машину посреди площадки, издали помахал шоферу, как хорошему знакомому, и лихо устремился к парадной двери. На мой звонок открыла горничная. Я назвался и сказал, что хочу видеть мистера Стерна.

— Вам назначено?

— Нет.

— В таком случае это невозможно. Без предварительной договоренности мистер Стерн не принимает. Кто вас сюда впустил?

— Ворота были открыты. Как можно договориться о встрече с вашим хозяином?

— Мистер Стерн сам назначает встречи.

— Позвольте увидеться с ним на несколько минут. Это ненадолго.

— Это невозможно.

— Скажите ему, что я от Нолы Келлерган. Думаю, это имя ему знакомо.

Горничная ушла, оставив меня под дверью, но быстро вернулась.

— Мистер Стерн вас примет, — сказала она. — Вы, должно быть, действительно важное лицо.

Она провела меня в кабинет на первом этаже, обитый деревом и гобеленами; в кабинете, в кресле, сидел весьма изысканно одетый человек, смеривший меня суровым взглядом. Это и был Элайджа Стерн.

— Мое имя Маркус Гольдман, — сказал я. — Спасибо, что приняли меня.

— Гольдман, писатель?

— Да.

— Чему я обязан вашим внезапным визитом?

— Я расследую дело Келлерган.

— Не знал, что существует дело Келлерган.

— В нем есть, скажем так, непроясненные тайны.

— Разве это не дело полиции?

— Я друг Гарри Квеберта.

— И при чем здесь я?

— Мне сказали, что вы когда-то жили в Авроре. Что Гусиная бухта, дом, где сейчас живет Гарри Квеберт, раньше принадлежал вам. Я хотел убедиться, что это правда.

Он знаком предложил мне сесть.

— Ваши сведения точны, — произнес он. — Я продал ему дом в 1976 году, сразу после того, как он прославился.

— Значит, вы знакомы с Гарри Квебертом?

— Очень мало. Встречался несколько раз, когда он только поселился в Авроре. С тех пор мы не общались.

— Могу я узнать, что вас связывает с Авророй?

Его взгляд стал тяжелым.

— Это допрос, мистер Гольдман?

— Ни в коем случае. Мне просто стало любопытно, почему такой человек, как вы, имел дом в таком маленьком городке, как Аврора.

— Такой человек, как я? Вы хотите сказать — очень богатый?

— Да. По сравнению с другими городами на побережье в Авроре нет ничего особо привлекательного.

— Этот дом построил мой отец. Он искал место на берегу океана, но поблизости от Конкорда. И потом, Аврора — красивый город. К тому же находится между Конкордом и Бостоном. В детстве я не раз прекрасно проводил там лето.

— Почему вы его продали?

— Когда умер отец, я унаследовал массу всего. У меня уже не было времени всем этим пользоваться, и я перестал приезжать в Гусиную бухту. Тогда я решил сдавать дом в аренду; так было почти десять лет. Но арендаторов было мало, и дом слишком часто пустовал. Поэтому, когда Гарри Квеберт предложил купить его у меня, я сразу согласился. Впрочем, продал я его по сходной цене, не ради денег: я был счастлив, что дом будет жить. Вообще я всегда очень любил Аврору. Часто останавливался там во времена, когда у меня было много дел в Бостоне. К тому же я долгое время финансировал их летний бал. А в «Кларксе» подают лучшие гамбургеры во всем округе. По крайней мере, тогда подавали.

— А Нола Келлерган? Вы ее знали?

— Смутно. Скажем так, о ней узнали во всем штате, когда она исчезла. Ужасная история, а теперь вот ее тело находят в Гусиной бухте… Да еще эта книжка, которую написал для нее Квеберт… Это просто мерзость. Жалею ли я, что продал ему Гусиную бухту? Да, безусловно. Но откуда же я мог знать?

— Но ведь когда Нола исчезла, Гусиная бухта еще фактически принадлежала вам…

— На что это вы намекаете? Что я причастен к ее смерти? Знаете, последние десять дней я все время задаюсь вопросом, не выкупил ли Гарри Квеберт дом только затем, чтобы никто не обнаружил тело, зарытое в саду.

Стерн сказал, что Нолу знал смутно; стоит ли ему сообщать, что у меня есть свидетель, утверждающий, что они состояли в любовной связи? Я решил пока придержать этот козырь, но, чтобы слегка его подколоть, упомянул имя Калеба.

— А Лютер Калеб? — спросил я.

— Что Лютер Калеб?

— Вы знаете некоего Лютера Калеба?

— Коли вы спрашиваете, значит, должны знать, что он много лет был моим личным шофером. Что за игры, мистер Гольдман?

— Есть свидетель, видевший, как Нола в лето перед своим исчезновением неоднократно садилась в его машину.

Он угрожающе наставил на меня палец:

— Не будите мертвых, мистер Гольдман. Лютер был человек достойный, храбрый, честный. Я никому не позволю чернить его имя, когда его нет и он не может себя защитить.

— Он умер?

— Да. Давно. Вам, конечно, скажут, что он часто бывал в Авроре, и это правда: он ухаживал за домом в те времена, когда я его сдавал. Следил, чтобы дом был в хорошем состоянии. Это был благородный человек, и я не потерплю, чтобы вы в моем присутствии оскорбляли его память. Еще какие-нибудь сопляки из Авроры будут уверять, что он был странный: да, правда, он отличался от большинства смертных. Во всех отношениях. Он был очень некрасив: лицо страшно обезображено, челюсти смыкались плохо, поэтому говорил он неразборчиво. Но сердце у него было доброе, а чувства сильные и глубокие.